Майкл присутствовал при их разговоре, делал заметки и почти ничего не говорил. Но спустя месяц и он появился в кабинете отца с очередной дальневосточной идеей. Он хотел съездить в Гонконг, Шанхай и Шэньчжэнь, посмотреть, имеет ли смысл перенос в эту область хоть части производства. Поначалу Ричарду показалось, что сын шутит. Они только что инвестировали сотню миллионов долларов в новую фабрику, в будущее «Авроры метал», с какой стати открывать филиалы по ту сторону океана, да еще в стране, где правят коммунисты? Предполагаемая прибыль никак не оправдывала риска.

Ричард Оуэн консервативен по натуре, да, старомоден, ретроград, если его сыну так угодно. Но идея перенести производство на край света ради нескольких центов прибыли кажется ему возмутительной. Как они будут объясняться с акционерами? Да и патриотизм для Оуэнов не пустой звук. Всю жизнь он покупал только американское. Он ни разу не соблазнился ни немецким, ни японским автомобилем; даже когда заказывал моторную лодку, настоял на том, чтобы заменить «Ямаха мотор» отечественной «Меркьюри». Он пил исключительно американское вино и пиво, и гостю, пожелавшему найти у Оуэнов хоть что-то из иностранной продукции, пришлось бы перерыть весь дом.

Но Майкл не оставил отца в покое. Каждую неделю он снова и снова появлялся у него в кабинете с цифрами и таблицами, примерами из других отраслей, со сравнительными анализами других семейных предприятий, чьи владельцы закрыли фабрики в Индиане, Иллинойсе и Каролине и открыли новые в Китае и Индии.

В один прекрасный день сын предложил ему прогуляться в гипермаркет «Уолмарт» и первым делом повел в обувной отдел. Майкл снял с полки первую попавшуюся пару, посмотрел на подошву и ткнул отцу в нос: «Сделано в Китае». И так на каждой модели. «Ну и что? – подумал тогда Роберт. – Это же обувь». Но сын уже направился к брюкам и курткам, потом к светильникам, столярным инструментам и садовой мебели. Они посмотрели игрушки и цифровые камеры, телевизоры и DVD-плейеры, и везде видели только эти три слова: «Сделано в Китае». «И это в „Уолмарте“!» – думал возмущенный отец. Давно ли в этом зале висел плакат: «Сделано в Америке!»? И каждому посетителю на входе давали значок «Покупай американское». Сколько лет прошло с тех пор? Десять? Вряд ли, максимум пять. Майкл спросил отца, знает ли он, какой процент от того, что здесь продается, составляет китайская продукция? Но отец ничего не знал и не хотел знать. Он устал и чувствовал себя безнадежно отставшим от жизни. Поэтому он покачал головой, но ответ уловил краем уха: «Восемьдесят». «Восемьдесят процентов!» – торжествующе повторил его сын.

И все-таки он не убедил Ричарда. «Уолмарт» – это «Уолмарт», а «Аврора» – это «Аврора». Их клиенты не трясутся над каждым центом. Они сотрудничают с «Дженерал моторс» и «Фордом» и поставляют комплектующие для самых дорогих моделей, чтобы их цена оправдывалась качеством. Менеджерам и покупателям «кадиллака» и «линкольна» это также известно.

Но потом все понеслось как по наклонной. Власть в автомобильных концернах – как показалось Ричарду, по крайней мере, – перешла из рук инженеров к менеджерам. Вскоре Ричард Оуэн оказался в окружении молодых людей, которых совершенно не интересовал отдел модернизации производства с его чудесами техники. Они говорили только о цифрах. Дочерние предприятия были для них не более чем статьей расходов, которую нужно по возможности сокращать. И они требовали от него «китайских цен», то есть низких затрат на производство, какие возможны только в Китае. «Товары в супермаркетах дешевеют, – объясняли ему. – Вот что такое „китайские цены“!» И «Авроре метал» придется пойти тем же путем, если только ее руководителю до́роги отношения со старыми партнерами.

Ричард Оуэн недоуменно глядел в таблицы, диаграммы. Ему казалось, что его облапошили. С каким удовольствием он заткнул бы эти бумаги менеджерам в глотки! Лет двадцать тому назад подобное было бы просто невозможно. И отец, и дед выгнали бы в шею этих молодых людей с их «китайскими ценами». Но Ричарду не хватило сил настоять на своем.

Майкл Оуэн полетел в Гонконг, Шэньчжэнь и Шанхай. Вернувшись три недели спустя, он объявил отцу, что коммунистов бояться не нужно и на свете нет более капиталистической страны, чем Китай, грезящий американской мечтой. И это анахронизм, непростительное ретроградство – изготовлять в Америке тот же винт, тогда как в Китае его производство обойдется в десять – да что там! – в двадцать раз дешевле.

Майкл успел переговорить с несколькими потенциальными коммерческими директорами дочерних предприятий. «Аврора метал», с ее клиентурой и опытом, для всех желанный партнер, так что ему пришлось выбирать. Теперь речь шла уже не об отдельных комплектующих, но о переносе всего производства. Фабрики в Америке нужно закрыть – чем скорей, тем лучше. И не важно, какой современной цифровой техникой они оснащены. Средняя почасовая оплата труда гонконгского рабочего двадцать пять, максимум тридцать пять центов. И никаких профсоюзов, никаких пенсионных отчислений. Недельный оплачиваемый отпуск, а кто не может работать как следует – будет уволен в один день. Перед воротами фабрики достаточно молодых людей, готовых за гроши заниматься чем угодно. О чем здесь еще говорить? Из восьмисот восьмидесяти американских сотрудников нужно оставить максимум двадцать, в офисе и бухгалтерии.

Ричард медлил, Майкл пригрозил, что все сделает сам. Но тут клиенты начали аннулировать первые заказы на следующий год. Ричард понял, что это не обычный циклический спад-подъем производства, но первое предупреждение от кола-лайт-менеджеров. Он ждал слишком долго. Китай больше не рассматривался как один из возможных вариантов, теперь это был единственный путь к спасению.

На собрании работников предприятия Майкл объявил о закрытии фабрик «Авроры метал» в Висконсине. Он говорил спокойно и деловито, как учитель, который объясняет классу новую математическую формулу. Ричарда удивило, что рабочие отреагировали так же сдержанно. Он так и не услышал ни возмущенного возгласа, ни проклятья – ни единого выражения отчаяния или недовольства. Как будто им с самого начала было ясно, что в один прекрасный день ворота фабрики закроются, чтобы снова открыться за десятки тысяч миль от Висконсина. Как будто «китайские цены» стали непреложным законом природы, выступать против которого может только идиот.

Ричард стоял рядом с Майклом и с трудом сдерживал слезы. Он и не знал, какой талантливый оратор его сын. Майкл говорил проникновенно и убедительно, устремив взгляд поверх голов слушателей, туда, где сгрудились остановленные заводские машины. Люди смотрели на Ричарда. Были среди них и такие, кто сменил на этой фабрике отцов и дедов. Многих из них он знал по именам. В отличие от Майкла, он не избегал смотреть им в глаза. Но не получалось. Взгляд сам собой соскальзывал к потолку, полу, останавливаясь то на шлеме, то на голубой спецовке, то искал на стене огнетушитель. Люди ждали, что он им скажет. Они имели право на это рассчитывать. Но Майкл все объяснил, ничего не оставив на долю отца. Рабочие молча кивали, больше говорить было не о чем. Ричард стыдился собственной беспомощности.

Голос сотрудника консульства в мгновение ока вернул его с небес на землю. Собственно, кто был тот человек, что встретил их на душном вокзале, не друг ли мистера Лейбовица? Тот ведь что-то говорил о знакомом комиссаре отдела убийств из шэньчжэньской полиции. И все-таки Ричарду не верилось, что Пол Лейбовиц имел в виду этого карлика с желтыми зубами. Что он там такое плел? Ричард не понял ни слова. Неужели эта тарабарщина считается здесь английским языком? И почему он так подозрительно косился на его солнечные очки?