Японские дипломаты обратились к той части английского истеблишмента, который можно охарактеризовать как японофильский. На поверхность вновь выплыла идея англо-японского союза. Японцами был даже выработан соответствующий секретный проект договора, который предполагал, что Великобритания дает зеленый свет японской экспансии на Дальнем Востоке, а Япония, в свою очередь, гарантирует английские владения в регионе, Голландскую Индию и т.д.[174]. Сторонники возобновления англо-японского договора утверждали, что война с Японией будет губительной для дальневосточных владений английской короны. Прояпонски настроенная «Дейли телеграф» писала: «Наши огромные владения и коммерческие интересы на Дальнем Востоке вынуждают нас смотреть на морские притязания Японии дружелюбно»[175]. Япония также стремилась найти общий язык с Соединенными Штатами, предложив поделить Тихий океан на сферы влияния, что не соответствовало американским намерениям.

К концу ноября 1934 г. у американской делегации в Лондоне сложилось «довольно пессимистическое» настроение. Тем не менее глава делегации Н. Дэвис считал, что японские требования паритета являются скорее вопросом престижа. Он предполагал, что в Токио понимают, что паритет является недостижимой мечтой, поскольку «на каждое новое японское судно, — заявил он в разговоре с советским послом в Лондоне И. Майским, — мы будем отвечать новым американским...»[176].

Пытаясь спасти переговоры и лавируя между США и Японией, Великобритания выдвинула проект компромисса, по которому де-юре призналось право Японии на паритет, а де-факто Япония обязывалась бы сохранять соотношение 5:5:3, однако этот проект никто всерьез не рассматривал, Вашингтон предпочитал отсутствие соглашения плохому соглашению.

Попытки реанимации англо-японского союза Рузвельта практически не волновали. Он понимал, что это не более чем мечты отдельных политиков. Мало того, что в соответствии с секретным японским проектом Британия должна была пойти на грандиозные уступки, Лондону придется еще смириться с ухудшением отношений с США, СССР, Китаем, Канадой, Новой Зеландией и Австралией — что было непомерной ценой за «дружбу с Японией»[177]. Однако мечты надо было пресечь на корню. Президент дал прямое указание Н. Дэвису «донести до сознания английских политиков мысль о том, что если Великобритания предпочтет сотрудничеству с нами сотрудничество с Японией, я буду вынужден в интересах американской безопасности повлиять на общественное мнение в Канаде, Австралии, Новой Зеландии и Южной Африке, решительно подводя эти доминионы к пониманию того, что их будущая безопасность связана с нами...»[178]. Угроза была вполне реальной и подействовала на Лондон отрезвляюще. Американская дипломатия стремилась поставить Японию на место через сближение с СССР и Великобританией и заключение «Тихоокеанского пакта о ненападении» за подписью всех заинтересованных держав[179].

Пытаясь надавить на американцев и англичан, японская делегация разыграла последний козырь. Из Токио пригрозили выходом из Вашингтонского договора. Тупик был полный, идти на уступки Японии никто не собирался, японская же сторона никак не реагировала на американские и британские предложения. 27 декабря 1934 г. предварительные переговоры, так ни к чему и не приведшие, были прерваны.

В тот же день посол в Японии Грю написал Хэллу: «Япония... собирается установить торговый контроль и окончательное политическое доминирование в Китае, на Филиппинах, Сиаме и Голландской Восточной Индии, приморских провинциях и Владивостоке... Такая война невозможна... но ее призрак всегда существует и будет существовать еще некоторое время. Будет преступно близоруко сбрасывать ее со счетов, и лучший существующий способ избежать ее — быть адекватно подготовленными, так как подготовленность есть холодный факт, который даже шовинисты, военные, патриоты и ультра-националисты в Японии... могут осознать и понять»[180]. В подтверждение наихудших опасений, 29 декабря японское правительство направило ноту об односторонней денонсации Вашингтонского договора.

Уже 18 января 1935 г. японские войска и соединения армии Манчжоу-го вторглись в демилитаризованную зону, нарушив границу с провинцией Жехэ. Китайские войска, несмотря на наличие хорошо укрепленных позиций, не оказав никакого сопротивления, отступили. Новый виток агрессии в Северном Китае всерьез обеспокоил правительство Соединенных Штатов. В Вашингтоне уже не воспринимали всерьез заверения министра иностранных дел Японии Хироты, появившиеся 22 января: «Главным принципом нашей внешней политики является поощрение мирных и дружественных отношений Японии с каждой страной...»[181]

16 февраля Государственный секретарь Хэлл опубликовал обращение, в котором говорилось, что быстрое развитие торговли и коммуникаций делают бесполезными попытки любого агрессора заставить США вновь уйти в «блестящую изоляцию», он призвал к проведению великодержавной политики, однако попытка выйти за рамки изоляционистских воззрений на этом и закончилась. Дальнейший текст послания предлагал конкретные меры по осуществлению политики поддержания мира: 1) отрицание войны как инструмента внешней политики; 2) обещание мирной политики; 3) консультации в случае угрозы миру; 4) не вмешательство «с нашей стороны» мерами прямого давления на агрессора[182]. Этим посланием Хэлл давал понять, что Вашингтон крайне обеспокоен складывавшейся в мире ситуацией, в особенности усилением фашистских режимов, а также их попытками сколотить альянс. Слухи о подобных соглашениях, в частности японо-германском, муссировались еще в конце 1934 г.[183]

В то же время позиция, занятая Хэллом, была далека от жесткой. Фактически она находилась в русле изоляционистских традиций и не предполагала активного противодействия агрессорам, в частности Японии. Почему Государственный департамент занял такую позицию? Дело в том, что в первое президентство Ф.Д. Рузвельт «почти полностью доверил ведение внешних дел» К. Хэллу[184], президент не хотел активно вмешиваться во внешнюю политику. Он боялся растратить с трудом заработанный политический капитал в бесконечных спорах. Кроме того, международная обстановка была крайне сложной, и Рузвельт предпочел доверить ее профессионалам. В то же время изоляционистский Конгресс не позволял президенту предпринимать сколь-нибудь активных внешнеполитических действий.