И была обещана Турану эпоха невиданного процветания, когда все флаги будут в гости к нам – но, предпочтительно, заокеанские.

Первым делом Саид Саидович вернул народу национальную гордость и достоинство, слегка ущемленные в коммунистические времена. На этом пути были переименованы города и веси, улицы и площади, затем восстановлено двести семнадцать мечетей, построено двадцать шесть президентских дворцов и всюду развешаны изображения туран-баши либо воздвигнуты статуи, чтобы утвердить в сознаниии масс кто есть Отец и Благодетель Народа. Кроме того Законодательное Собрание стало Курултаем, Совет Министров – Диван-ханэ, и члены их удостоились благородного эмирского титула, как заведено в цивилизованной Британии, где есть Палата Лордов, и где королева дарит выдающимся особам рыцарские шпоры. Затем прижали всяких инородцев, осуществили реформу воинских званий, судей превратили в кази, стражей порядка – в феррашей, врачей – в табибов, ввели национальную валюту таньга, указы президента стали называть фирманами, а знамя заменили бунчуком. Как во всякой уважающей себя стране учредили ордена: высший Президентский, орден Искандера для военных, орден Лапа Барса с подвесками и без, Звезду Эмира с виноградными листьями, орден Жемчужина Мудрости и Почетную Цепь. Далее туран-баша рассмотрел проект о национальном алфавите, предлагавший отказаться от кириллицы, пренебречь латиницей и перейти на арабское либо уйгурское письмо. Проект не отвергли, но отложили в долгий ящик, поскольку сам туран-баша владел лишь русским и туранским, и к тому же, говоря по чести, на туранском изъяснялся с большим напряжением. Зато другой проект, не столь известный и даже в некотором смысле тайный, был принят и реализован незамедлительно: всюду, где удавалось, в Диване и в корпусе эмиров-депутатов, на должности градоначальников и высших армейских чинов, в сферах свободного предпринимательства, культуры и науки были расставлены друзья и родичи туран-баши.

Вследствие этих перемен в Туране, растившем прежде хлопок, фрукты и овец, теперь росла когорта лихоимцев, лизоблюдов и бандитов. Издревле население страны включало клан людей воинственных и массу трудолюбивых: первые правили и грабили, вторые их кормили. Но с воцарением туран-баши баланс сил изменился, нарушенный третьим классом граждан с ярко выраженной евразийской ментальностью, сущность которой была такова: не работать, но жить богато. Друзья и родичи Курбанова, конечно, воровали, коррупция вздымалась словно на дрожжах, слой евразийцев ширился и стал, в конечном счете, надежной и преданной опорой президента. Народ, как обычно, безмолвствовал и реагировал на новые веяния не словом, но делом: инородцы утекали за рубеж, а местный этнос, коему деваться было некуда, шел в бандиты или тихо копошился на земле, разбойничал или возил в Россию курагу и груши, а заодно наркотики.

В силу указанных причин «все флаги» в Среднеазиатскую Республику отнюдь не спешили. Конечно, посольства великих держав здесь имелись, были также иностранные разведчики, сидела в корпунктах пара дюжин щелкоперов из газет Парижа, Нью-Йорка, Анкары, Пекина и Лондона, и вся эта шатия-братия принюхивалась к туранской нефти, туранской икре, туранской меди и никелю. Но только принюхивалась и не более; крупные политики, бизнесмены и финансисты, сильные мира сего, Туран вниманием не баловали и никаких активных телодвижений в сторону Ата-Армута не совершали. Даже российские власти, сколачивая СНГ и призывая крепить единство на постсоветском пространстве, звали к себе в Москву, а в Армут посылали третьего секретаря двенадцатого подотдела президентской администрации. Кроме него Армут посетил средней руки китаец, глава Синьцзян-Уйгурского автономного округа, наследная принцесса с острова Нукуноно и британский лорд, член Европарламента, обеспокоенный правами малых наций. Лорд желал осмотреть чеченские лагеря близ Каспия и убедиться, что дети и женщины в них не голодают, однако показательный лагерь с голодными детьми и женщинами устроить не успели, и миссию лорда спустили на тормозах. Он уехал очень недовольный. Туран-баша был тоже недоволен, ибо рассчитывал на безвозмездную помощь от европейских стран.

«Прав Мэлори – дыра, – размышлял Каргин, сидя в кресле и любуясь городом. – Теплая, красивая, изобильная дыра на обочине мировой политики и экономики… Должно быть, здесь это кое-кто понимает и думает, как бы внимание привлечь. Прославиться, в общем! Слава, впрочем, уже есть: был Великий Шелковый Путь, а сделался Большой Героинной Дорогой… Но не того разряда слава, гнусная известность, мерзкая! А вот ежели „Шмелей“ поставить на поток и торговать ими – ну, хотя бы в третьих странах – это уже кое-что. Капиталы потекут от тех же пакистанцев и арабов, большие люди заявятся, мошной трясти начнут, чтобы перекупить лицензию… А то, что краденое российское, им до лампочки!»

Он встал, облокотился на перила и бросил взгляд вниз. Четверть пятого, гости уже съезжаются, толпятся у подъезда… И много, черт побери! Кто-то солидный, на иномарке – кажется, на «БМВ», который лишь эмирам полагается… Два фургона телевизионщиков – вон, аппаратуру выгружают… Микроавтобусы, машины помельче и поскромней, на крышах и капотах – названия изданий: «Нью-Йорк Геральд», лондонская «Таймс», что-то на французском, но мелковато, не разглядеть, еще китайские иероглифы, турецкая вязь, «Известия» и «Аргументы и факты» – эти из Москвы… Ну и, конечно, местные: «Туран ватан», еженедельник коммунистов, «Туран гази», исламское издание, евразийский «Туран бишр»[25]и даже «Гарем», журнал сугубо для мужчин… «Этим-то что здесь надо?» – с недоумением подумал Каргин, потом вспомнил про банкет, кивнул и отправился в спальню, переодеваться.

Надел сорочку, светло-серый деловой костюм от Кардена, обул башмаки, повязал галстук, прицепил к нему булавку с бриллиантом в пять карат, свадебный дар Мэлори, поглядел в зеркало, прищурился и остался собой доволен. Кольнуло, правда, воспоминание о Бобе Паркере, племяннике старого Халлорана, погибшем на Иннисфри; в этой роскошной сбруе он был похож на Боба, чему не приходилось удивляться – все-таки родичи. И оба – президенты ХАК, один прошлый, другой настоящий, а значит, приходится соответствовать… Как поучал майор Толпыго: сапоги и бляхи должны сиять!

В дверь осторожно постучали.

– Входите! – крикнул Каргин и щелкнул по лацкану, сбивая пылинку.

Вошел Сергеев, изобразил лицом восторг при виде нарядного босса, затем сухо промолвил:

– Утром вы уехали, Алексей Николаевич, не смог доложиться. А у нас, однако, новости.

Каргин резко повернулся к нему.

– Слушаю.

– Официанта разыскали, который нашим в «Достыке» подавал. Не буду говорить, во что его адрес обошелся, но все же разыскали… Некий Фазли Юмашев, возраст – тридцать два, одинокий, живет на улице Гюзель тридцать четыре, в собственном домике, и третий день за порог ни ногой. Болен! В спину вступило или ниже… В общем, немного надорвался, таская подносы.

Глазки Сергеева вдруг заблестели, рот приоткрылся. Сейчас он походил на гончую, взявшую след.