Просто руки трясутся, когда я прочесываю полки в поисках подходящих конвертов. Самоклеящиеся и складывающиеся, с клапаном, – словно две версии меня. Вызов. Тест. Выбери этот, и он покажет, кто ты такой. Что лучше? Склеить себя заново или сложиться и признать поражение?

Джерри наверняка это сделал. Пошел в магазин и купил бумаги, на которой потом написал мне, зная, что эти письма я буду читать, когда его больше не будет. Брал, что придется, или тщательно выбирал? С практической точки зрения подходил или с эмоциональной? Просил помощи у продавца или все делал сам? Организован был, решителен или подавлен?

Эти вопросы меня захлестывают. Схватил ли он первую же пачку, которая попалась ему на глаза? Обошел ли сначала торговый зал, чтобы присмотреться? Делал ли ошибки и, напортачив, рвал ли сердито бумагу? Обдумывал ли еще какие-то варианты вдобавок к окончательным десяти? Составлял ли список? Как давно это пришло ему в голову? Долго ли планировал? Или все продумал за день? Мгновенно решился или какое-то время колебался? В его письмах ни ошибок, ни помарок, так что, наверно, черновики были. Хотя я никогда их не находила. Он писал синей ручкой. Пробовал ли он другие цвета? Может, для него был особенно важен синий? И должен ли этот цвет иметь значение для меня? Как он выбирал бумагу? Понимал ли, как потом я буду перебирать в уме эти детали?

Стоял ли он здесь, в слезах, опираясь на палку, как я сейчас – на костыли? Голова кругом от бесконечных полок с бумагой – черт побери, всего лишь бумагой. Как он искал такой способ общения, чтобы остаться в памяти? Тревожась, что не останется. Хватаясь за соломинку, чтобы продлить жизнь, когда все средства исчерпаны, в ужасе, что будет забыт. С мыслью, что все его существование свелось к этому моменту, когда он выбирает бумагу, чтобы написать последние слова человеку, которого никогда больше не увидит.

– Что-то случилось? – участливо спрашивает продавщица.

– Нет, – сердито отвечаю я, кое-как вытирая глаза. – Суперклей. Еще суперклей, пожалуйста.

Я звоню Джой. Извиняюсь и говорю, что передумала. Она мила и даже благодарит. И это после того, как я бросила так надолго людей, в жизни которых нет ничего дороже времени. Я заранее, первой, приезжаю на встречу клуба в дом Джой и прошу ее дать мне время, чтобы я могла подготовить оранжерею.

Вынимаю из пакетов бумагу, открытки и конверты, закупленные в магазине канцтоваров. Снимаю все обертки и аккуратными стопками раскладываю все это добро в рядок на столе. Ставлю букетик цветов, зажигаю свечи, расставленные между стопками. Разбрасываю по столу лепестки цветов. В оранжерее пахнет свежим авокадо и лаймом. Закончив, делаю шаг назад. Похоже на какой-то писчебумажный алтарь: ты божеству – записку, он тебе – жизнь.

Пока я обустраиваю этот самый алтарь, все, кроме Берта, уже собрались и терпеливо дожидаются на кухне. Я справилась не так быстро, как рассчитывала, а композиция выглядит торжественнее, чем я задумала. Так что теперь хочется, чтобы труды не пропали даром. Зову всех в оранжерею. Джой, которая идет во главе процессии, останавливается в дверях.

– Ох, – хватается она за сердце.

Пол, скрестив руки на груди, играет желваками, чтобы справиться с чувствами. Джиника крепче прижимает к себе Джуэл.

Джой проходит вдоль стола, касаясь рукой страничек. Берет одну, трогает, какая она на ощупь, кладет на место. Наблюдать за ней – словно присутствовать на таинстве. Пол и Джиника стоят не шевелясь, чтобы ее не отвлечь. Да, это великий момент. И тут Джой вдруг всхлипывает и поникает. Мы все бросаемся к ней, Пол поспевает первым, и она без сил припадает к нему. Потрясенная, я отступаю. Тут и Джиника свободной от дочки рукой обнимает Джой. Пол распахивает руки, чтобы обнять их обоих.

У меня на глаза наворачиваются слезы.

У них кончается время, но оно кончается, когда они вместе.

Разомкнув объятия, они вытирают глаза, смущенно смеются, сморкаются.

Джиника подходит к столу.

– Что тебе нравится, а, Джуэл? – Она наклоняется, чтобы девочка могла выбрать. Малышка при виде всей этой новой для нее пестрой красоты едва не спрыгивает с рук и брыкается. Тянется к розовой стопке, промахивается, хлопает ладошкой по столу, как по барабану. Затем хватает верхний листок, комкает его, поднимает, насколько может, мотает им туда-сюда.

– Ага! Этот нравится, да? – улыбается Джиника.

Джуэл опускает листок так, чтобы лучше его разглядеть. Округлила глаза, изучает новинку. Мнет бумагу в руке, пробует на ощупь, радуясь новому ощущению.

– Все, мы свою выбрали, – уверенно говорит Джиника.

– Заметано, – кивает Пол. – Молодчина, Джуэл.

Всего лишь бумага – но не только. Всего лишь слова – но и это не так. Мы здесь лишь на короткое время, бумага нас всех переживет, она будет кричать, стонать, выть, выпевать наши мысли, чувства, отчаяние и все то, что в жизни остается невысказанным. Бумага – наш посланник тем, кто нас любит. Они будут держать ее в руках и читать-перечитывать. Слова, порождение разума, управляемого бьющимся сердцем. Слова значат – жизнь.

Я раскладываю книги и тетради, которые купила для первого урока Джиники. Нервничаю. Какой из меня учитель! Я всегда получала от других больше, чем им давала. Я выяснила, что смогла, как обучают грамоте взрослых и какие книги нужны для первого этапа. Но это советы для начинающих, а от самой Джиники я знаю, что у нее, возможно, дислексия, и к этому я никак не готова. Не представляю, какими методами, приемами и уловками ее обучать. Поэтому я решила, что разумнее всего выяснить уровень ее подготовки – устроить ей тест. У нее есть год на то, чтобы усвоить знания, на которые у школьников уходит несколько лет, но я дала ей слово.

Раздается телефонный звонок. Я трусовато надеюсь, что это Джиника – хочет отменить занятие. Но нет – Гэбриел. Черт! Под мелодию звонка думаю, не пропустить ли его мимо ушей, и решаю, что так будет хуже.

– Алло.

– Привет.

Молчание.

– Уже неделя прошла. Я соскучился. Не люблю ссориться, с нами никогда такого не бывало.

– Я знаю. Я тоже соскучилась.

– Можно, я приеду? – спрашивает он.

– Ох. Сейчас?

– Да. Ты дома?

– Да, но… – Крепко зажмуриваюсь, зная, что так просто этот номер не пройдет. – Я очень хочу тебя видеть, но уже договорилась с людьми, которые через несколько минут будут здесь.

– Кто?

– Ты их не знаешь, это Джиника с дочкой.

– Из клуба?

– Да.

Он держит паузу, а потом цедит сквозь зубы:

– Хорошо. Позвони мне, когда сможешь. – И отключается.

«Шаг вперед, два шага назад», – со вздохом думаю я.

Джиника является ровно в восемь с Джуэл на руках и объемной сумкой с детскими вещами через плечо. Малышка приветствует меня восхитительной улыбкой.