в десять: ожидает постоянного клиента, тот должен приехать ростовским ночным, привезёт ему что-то вкусное. Он так и сказал – вкусное, словно разговор шёл о шоколадном торте. Олег согласился, сказал, что подождет. Таксисты пошли за ним, стояли за соседним столиком, внимательно прислушивались к его молчанию. В десять выехали. Ехали медленно, время от времени глохли. Водитель нервничал. Олег тоже. Накрутили первую сотню километров. Оставалось всего ничего. Не доезжая до города, взобравшись на очередной холм, машина задымила. Водитель полез под капот в таком отчаянии, что Олег заплатил ему, сколько обещал. Дальше пошёл пешком. Ничего, говорил сам себе, пару часов быстрым шагом, а там метро. Утром буду на месте. Спустился в долину, поднялся наверх.

Шел и чувствовал, как город становится всё ближе, всё более отчетливым – его дыхание, всё более яркими – огни. Фуры появлялись из ночи, доставляя на рынки и склады свежие овощи, замороженные свиные туши, зерно, хлопок и запрещённые лекарства. В чревах молоковозов плескались свежее молоко и залитая на складах нефть, прятались невольники, перевозимые с рынка на рынок, тихо напевали печальные песни и гадали, кто их в конце концов выкупит, кому они достанутся. По железнодорожным колеям катились бесконечными составами вагоны, груженные рыбой и лесом, и сонные пассажиры выглядывали в окна, наблюдая, как солнце заливает огнём траву предместий. По руслам поднимались баржи с углем и лодки с вооружёнными командами, пытавшиеся неслышно проскользнуть через утренний туман прямо к городским причалам. Солнце пробивало туман, и город наполнялся светом, голосами и звуками, просыпаясь ото сна и расставаясь со сновидениями. Город стоял на холмах, в междуречье, омываясь с двух сторон водами. В долине, открывавшейся внизу, уже высились первые здания рабочих и школы для их детей, темнели стены больниц для прокажённых и светились белой известью стены тюрем, за которыми держали грабителей и безумцев. За ними тянулись корпуса тракторного и танкового заводов, неканонические церкви, запрещённые к строительству в нагорной части города, чёрные полосы взлётных полос аэродрома и засеянные маком поля, принадлежавшие женским монастырям. За аэродромом начинались заборы хлебозаводов и мясокомбината, просыпавшиеся ночью, чтобы накормить хлебом и мясом жителей города, дальше стояли виселицы, на которых вешали ведьм, за ними был виден строительный гипермаркет, и в одном из его ангаров, назаметно для вахтеров спали на бетонном полу, подмостив под себя куски картона паломники, бредущие с Юга, Донбасса и Крыма, чтобы приложиться к иконам в старых соборах города. Далее шли здания из красного кирпича, обвешанные спутниковыми антеннами и скрытыми оберегами, отгонявшими из района мошенников и цыган. Жили в этих районах преимущественно работники рынков и вокзалов, с утра выбирались на работу, за ними выбегали шумные дети со сборниками псалмов и пособиями по алгебре в школьных ранцах, в домах оставались женщины, занимались хозяйством, стирали одежду, шили, варили настойки против болезней и мужской измены, доставали с полок и холодильников пищу – красные перцы, зеленые солнца капусты, жёлтый сыр, похожий на зрелую луну. За крышами их домов поднимались дымы фабрик и заводов, полыхали огни, на которых грели асфальт и вываривали одежду чахоточных, и трамваи, набитые рабочими, крестьянами и курьерами, катились под липами и тополями, разгоняя тополиный пух, что в этом году всё никак не оседал, летая над площадями.

Старые кварталы выходили на реку, на пологий берег, заросший камышом, в нём прятались рыбаки, вылавливая ценную рыбу, неосмотрительно зарывшуюся в прибрежный ил и светящуюся сквозь него, как краденая серебряная посуда. Возле моста селились в основном нищие, занимая помещения прежних типографий и фармацевтических складов, проститутки, снимавшие дешёвые комнаты в общежитиях института железнодорожников, ювелиры и переписчики торы, остерегавшиеся жить в частном секторе и поэтому поселявшиеся в сталинских домах вдоль проспекта. С берега на город каждое утро смотрели больные и бездетные женщины, мужчины без места проживания и безработные подростки. Дети бросали в воду найденных на улицах мёртвых птиц, и те уносились течением, вызывая своим появлением ужас у жителей дачных кооперативов, тянувшихся вдоль левого берега, сразу за промзоной и кладбищами для военнопленных.

Вдоль правого берега громоздились крепостные стены – тяжелые и неприступные для врагов, они подпирали собой холмы, сдерживая городскую застройку. Сразу же за мостом стояла таможня, городская стража в золотых доспехах, и гаишники с полосатыми жезлами останавливали фуры и легковушки, пытавшиеся проскочить через ворота, перерывали товар, тщательно осматривали багажники и чемоданы путников в поисках контрабанды и запрещённой литературы. Самих путников проверяли на чуму и сифилис, особо подозрительных сразу заворачивали и направляли в карантин, в серые бараки Красного креста, построенные возле автовокзала. С утра у охраны было особенно много работы – вылавливали торговцев, норовивших проникнуть в старый город подземными ходами и вагонами метрополитена, разворачивали с причалов сборища матросов, что, не заплатив пошлин и не задекларировав холодное оружие, выбирались наверх тайными тропами через сады и пустыри за политехническим. Торговый люд и путники, законно заплатившие налоги и попавшие таки за ворота, поднимались по разбитой брусчатке или проложенному новой властью асфальту до нагорных кварталов. Тут было больше солнца, но меньше зелени. На тесных улочках, изувеченных рекламой и забитых автомобилями, располагались банки и магазины, круглосуточные киоски с табаком и круглосуточные аптеки с микстурами. В витринах зелёными и розовыми красками горели платья и украшения, из магазинов слуги выносили тяжёлые бутыли с питьевой водой, спеша принести их на кухни, где повара разжигали огонь, готовя для хозяев изысканные итальянские и арабские блюда. В ресторанах и кофейнях появлялись первые посетители – из тех, что приехали из других городов или не могли после ночных приключений забежать домой перекусить, из тех, что неделями жили в отелях, ночных клубах и хотели просто побыть среди людей, влекомые утренним запахом коньяка. В дешёвых столовых собирались студенты, заливая пивом конспекты, доставали из-за пазух охотничьи ножи и грозились выпустить кишки преподавателям и деканам, рассказывали друг другу последние новости и читали вслух неблагонадёжные стихи. В дорогих ресторанах сидели бизнесмены и заключали соглашения, пуская себе лезвиями для бритья кровь и ставя ею подписи. Женщины на улицах пахли сном и любовью, дети бежали в школу, повторяя мысленно те удивительные истории, что снились им этой ночью. Голоса их поднимались в небо, встревоженные ими воздушные течения вздрагивали, замирали на миг и меняли направление своего хода.

А уже там, куда устремлялся свежий утренний воздух, в солнечном огне и в тополиных облаках, стояли церкви, мечети и синагоги, способные в случае опасности вместить всех жителей города, стояли памятники поэтам и основателям университета, лежали парки, по которым прогуливались привезённые из Азии и