Вера Алексеевна лишь улыбнулась по-доброму и сказала, что неважно, кто будет моим научруком, она или Довлатов, потому что это мой личный выбор; а важно, чтобы у меня не было никаких проблем, и если будет тяжело, я все равно всегда могу к ней обратиться. Я чуть слезу не пустила, и, не удержавшись, вопреки профессиональной этике, обняла ее и крепко прижала к себе.

Ольга радовалась за меня так, как никогда еще за полтора года, что мы друг друга знаем: в ее понимании случившееся между мной и Довлатовым приравнивалось чуть ли не к тому, что он бросает жену и делает мне предложение. Но о таком мечтать было не то что бы рано, а бессмысленно и безнадежно. Даже смешно. Ольга находила в поведении препода лишь еще одно подтверждение прежним догадкам, умоляя меня прислушаться к ней, потому что в тот раз она якобы оказалась права.

Валера отреагировал сухо: и не потому, что был недоволен или ревновал, просто ему плевать на такие мелочи, для него главное, чтобы я оставалась здорова и продолжала учиться с ним бок о бок, не забывая попадать с ним напару в какие-нибудь передряги.

Дома, конечно, ни о чем и не подозревали. Им не нужно этого знать. Вот и все. А больше мне и рассказывать некому. Я не слишком-то доверяю людям, а те, кто сейчас рядом со мной, заслужили это, доказали свою преданность временем и бедой.

Галю я не оставила просто так: сделав пару звонков, я на следующий день наслаждалась результатами – мои связи помогли мне, не двигая пальцем, отправить ее в больницу с открытыми переломами обеих рук, причем абсолютно бесплатно! Нет, все-таки я попала в нужном возрасте в правильную компанию: завязала полезные знакомства, поработала на имя – и теперь имя работает на меня! С этой паскудой вроде бы только все уложилось, как начались проблемы в семье.

Вследствие угрозы крупного штрафа мама была на пределе своей нервозности: приходя домой телом, она умом оставалась на работе, и отрывалась на каждом из домашних. Сначала она провоцировала кого-нибудь на ссору, затем закатывала скандал, делая из мухи слона, припоминала всем и все, задевала за живое, а в конце вечера, потрепав нервы всей семье, с удовольствием впадала в самобичевание: жалея себя, она навзрыд плакала, возмущаясь, почему мы все ее не любим.

Из-за этой новой «традиции» все стали раздражительны, резки, грубы, старались каждый вечер куда-нибудь свинтить, чтобы не встречаться с мамой. Пропал наш семейный юмор, наши шутки, взаимные подколы. Напряженная атмосфера недоверия, как между неродными людьми, зависла над нашим домом грозовой тучей, готовой разразиться молниями в любой момент.

Заболел младший брат, отца понизили в должности, у бабушки шалило давление: и все это в рамках одной недели! Дома я не знала, куда себя деть, лишь бы не попасться на глаза матери, сидела или с братом, или с бабушкой, полностью забивая на домашние задания. После учебы, где поднакопилось немало долгов, не хотела ехать домой – лучше ночевать на вокзале, где тебя никто морально не уничтожает, чем дома, где опасно обронить не то слово, не тот взгляд, позволить себе не то выражение лица и так далее.

В тот вечер я просто не выдержала того, что мама говорит сгоряча, и ушла из дома.

Да, я понимаю, в пылу горячки можно всего наговорить, и я сама в этом плане не ангел, но мне хватило услышать, что она не хотела себе таких детей и жалеет о нашем существовании, чтобы новая рана в сердце раскрылась и запылала рваными краями. Этих слов я не забуду никогда. Как только буду видеть улыбку мамы, если этот кошмар когда-нибудь вообще закончится, буду вспоминать об этом дне и думать, что она улыбается притворно, что лжет нам, когда говорит, что любит.

В полном душевном раздрае я схватила куртку, неразобранную после универа сумку и мобильник, быстро натянула кроссовки, не обращая внимания на мамины вопросы-крики с кухни, и выскочила из дома, как пробка из бутылки.

Потом я бежала – без остановки, без разбора, так быстро, чтобы текущие слезы успевали высыхать на бегу, иссушивая кожу лица встречным ветром. Выдохшись, рухнула на землю, раздирая руки и разрывая джинсы на коленях. Сразу подниматься не стала, решила немного прийти в себя, бессильно перевернувшись на спину и разбросав волосы по земле. Взгляду открылось безграничное море неба: штиль, ни волны, ни облачка, одна лазурь, да птицы высоко-высоко – парят… От возникшего в памяти воспоминания вновь захотелось рыдать, но я же не тряпка, чтобы плакать безостановочно: похоже, на сегодня мой запас слез иссяк, и пришло время брать себя в руки.

Проморгавшись, я приподнялась на локтях и осмотрелась. Ранний вечер, я в районе вокзала, вокруг ни души, внутри – пустота. И этот вакуум в душе теперь еще долго будет капризно выплевывать все, что попытается в него влезть. Я называю это синдромом отторжения инородных тел. Мне нужно время, чтобы оклематься. Сейчас я бы не подпустила к себе даже Ольгу. Да она и сама бы десять раз подумала, перед тем как подойти ко мне в таком состоянии – прочла бы все по глазам.

С трудом поднявшись на дрожащие ноги, я расстегнула куртку. Приятный прохладный ветер обдувал лицо и проникал под мокрую от пота майку, унимая пульсацию в висках. Я взяла курс на вокзал и уверенно зашагала к цели, едва не забыв на земле сумку с деньгами и ненужными тетрадками, которую даже не стала отряхивать от пыли, а просто закинула за плечо.

Площадь перед вокзалом была практически пуста: три легковушки, одна из них такси, да привокзальные голуби. Когда ноги несли меня по тротуару мимо машины в шашечку, а руки бессвязно шевелились, стараясь вытереть с лица дорожки слез, смешанных с тушью, я словно сквозь толстую пелену услышала оклик.

– Дэвишка!

Я замерла и повернула голову: на капоте шашечной «волги» сидел престарелый армянин, в руках у него был кусок батона, которым он кормил голубей. На голове у него была извечная визитная карточка всех таксистов – теплая кепи с подвернутыми «ушками».

– Такси надо, дэвишка? – спросил дедуля, кидая крошки воркующим птицам и даже не глядя на меня.

– Я расист, не трогайте меня, – грубо предупредила я.

– Э, зачем расист? Просто таксист. Лицензия есть.

Я думала несколько секунд, глядя на него с унылым лицом, и все-таки улыбнулась.

– Мне не нужно такси.

– А, ты на элэктричку. Она еще нэ скоро.

Я пожала плечами, подошла к