* * *

— Что-то не видно, чтобы здесь почтовых ящиков было понатыкано. За два дня один раз дым увидели. Куда мы плывем? Как думаете, Аркадий Борисович? — Алексей отвел взгляд от далекой-далекой черно-белой береговой линии и вопросительно посмотрел на старичка в парусиновом костюме. — Понятно, что на север, но куда? Где это Назино?

— Затрудняюсь вам ответить, Алеша. Я совсем забыл географию, — смущенно улыбаясь ответил пожилой человек, протирая очки подрагивающими руками. Он все время мерз; ночные заморозки сменялись пронизывающими ветрами, и хоть дни стояли ясные, люди в баржах коченели от холода. По ночам палуба покрывалась белым инеем, питьевая вода в ведрах покрывалась сверху коркой льда. Еще в день отплытия Алексей отдал старику свой свитер и теплые носки, но он все равно никак не мог согреться. От постоянного холода и недосыпания его лицо осунулось, под глазами чернели круги.

— Но ведь где-то здесь должны быть люди. Не могут же они отправить нас в никуда, — словно убеждая самого себя, продолжил Алексей, вглядываясь в далекие пустынные берега, поросшие заснеженным ельником. Кругом стояла звенящая тишина, лишь где-то на корме глухо стучал двигатель. Люди на палубе спали, а кто не спал, поеживаясь, сидел на кусках брезента, в молчании встречая новое утро. Все ждали солнца.

— Не знаю, Алеша, — Аркадий Борисович надел очки и улыбнулся собеседнику, но улыбка получилась какой-то жалкой, вымученной. — Конечно, в тайге, на мелких речках должны быть поселения — староверов, например. К тому же местные народы… Но чтобы к ним выйти, надо иметь хотя бы карту. Я понимаю, о чем вы думаете, — старик стал говорить быстрее, его голос дрожал от внутреннего озноба. — И я вам скажу, что вы правы Алеша. Не ждите, что кто-нибудь в кабинетах вспомнит о нас. Ведь могут и не вспомнить. Когда дело касается семьи, не надо слушать никого: ни друзей, ни родителей, ни государство. Я старше вас, я знаю, что говорю! Жена и сын — это единственное, что по-настоящему теперь для Вас важно. Все остальное — мираж, фикция… Не пишите никаких жалоб, не ждите никаких ответов, выбирайтесь сами, спасайте семью. Иначе, потом себе никогда не простите…

Алексей подумал, что старик говорит слишком горячо. Так говорят, обращаясь не к другим, а к себе, — себе прошлому, когда-то совершившему непоправимую ошибку. Словно угадав его мысли, Аркадий Борисович осекся и грустно усмехнулся:

— Впрочем, что это я… Вы их любите, я вижу, а значит, все знаете сами. Вот и солнышко…

Он с хрипом вздохнул и закашлялся, прикрывая ладонями заросшее седой щетиной лицо. Откашлявшись, пожилой человек встал и пересел чуть подальше, на мокрую от изморози бухту канатов возле фальшборта. Там уже светились первые лучи весеннего солнца.

— А вы сами? Будете выбираться? — не отрывая взгляда от береговой линии, спросил Алексей.

— Алеша, не льстите мне. Я трус. К тому же старый… Я буду день за днем выходить на берег и всматриваться в горизонт в надежде, что власти вспомнят о нас и пришлют пароход. Трусы всегда надеются на кого-нибудь другого, Алеша. Когда река замерзнет, я буду искать вдали собачьи упряжки, или что-нибудь другое… Я всю жизнь чего-то ждал, а оказалось, что я просто ждал смерти. Подожду еще немного. Вы другой, вы молоды, вы не повторите мои ошибки. Спасайте семью… Я не знаю, куда нас везут, не знаю, где это Назино, я не знаю географию, но зато я хорошо знаю людей. Поверьте, куда бы нас не привезли, ничего хорошего там не будет.

— Я понимаю, — тихо сказал Алексей и быстро посмотрел на спящих на чемоданах Веру и Саньку. Ему не хотелось, чтобы жена и сын слышали их разговор. Перед глазами мелькнула недавняя картина: дует холодом с плеса, плещется вода под трапами, на причале идет погрузка на баржи. Ветер треплет белый платок на голове жены инженера. Они с мужем — постаревшие, сломленные, одинокие, стоят возле груды вещей, поддерживая друг друга; а сверху, с палубы первой баржи, им весело кричит неунывающий Лужа: «Поднимайся к нам, пидор! Ты же помнишь, — мы ласковые…»

На инженера и его жену было жалко смотреть. К счастью, они попали на другое судно. Вообще, людей из их купе раскидало по каравану: на одну баржу с Измайловыми попали только Аркадий Борисович и женщина в желтом берете. По привычке они держались вместе.

— Я понимаю, — повторил Алексей. — Блатные…

— Вы совсем не знаете жизнь, — мягко возразил Аркадий Борисович. — При чем здесь блатные? Не в них опасность. Блатные могут напасть, но добивать, догрызать будут другие. Алеша, Алеша… Посмотрите вон туда, — старик, грустно улыбаясь, незаметно кивнул головой в сторону большой компании бездомных, расположившихся по соседству. Некоторые из них проснулись, двое мужиков, ежась от холода, сплевывая, щурились на солнце. Возле них сидела толстая бесформенная баба с багровым спившимся лицом. Рваное, грязное пальто с чужого плеча на необъятном теле трещало по швам, маленькие сонные глазки, поблескивая, шарили по палубе.

— Вот кого надо бояться, — негромко и очень серьезно продолжил Аркадий Борисович. — Блатным нужно только сломать жертву, подавить ее волю, дальше она становится неинтересна, а для этих с подавленной воли все только начинается. Для них слабость — это сигнал к нападению. И жалости они не знают. Поверьте старому человеку, Алеша, — в нищете и лишениях, если они не добровольны, ничего святого нет. Уберите из их сознания неуверенность, и вы получите такого зверя…

— Сгущаете краски Аркадий Борисович, — немного холодно ответил Алексей. Ему стал неприятен этот разговор. Когда теряешь надежду, хочется слышать только хорошее.

— Смотрите! — вдруг громко прервала их разговор женщина в желтом берете. Алексей удивленно повернулся. О ее присутствии почти забыли — в эшелоне она еще иногда разговаривала, односложно отвечая на бытовые вопросы, но здесь, на барже, за двое суток она не сказала ни слова. Все время несчастная женщина, трясясь от холода, сидела на своем маленьком фибровом чемоданчике, опустив голову и пряча замерзшие руки в рукава пальто. Сейчас она привстала, показывая рукой куда-то вперед. Алексей проследил за ее взглядом и тоже привстал. Следом за ним, то тут, то там стали подниматься другие люди.

Прямо по курсу открывалось фантастическое зрелище. Иртыш впадал в Обь. Широкое, в две версты, русло Иртыша сливалось с огромным, блистающим на солнце морем. Вдали слышался глухой рокот, словно там дышало и шевелилось какое-то невообразимое чудовище. У Алексея сразу мелькнула мысль, что они видят край мира, за которым обрывается реальность.

— Вот это да! — выдохнул рядом Санька.