Наконец из-за ясеня выступила тень. Незнакомец секунду постоял, давая людям время привыкнуть, а затем показался полностью. Уверенно приблизился, словно имел на это какое-то право. Совершенно спокойно остановился напротив, внимательно разглядывая знакомые и незнакомые лица. Но, что самое удивительное, никто ему в этом не помешал: ни Гончие, ни троица Волкодавов, ни даже воевода.

Таррэн непонимающе воззрился на непроницаемо черный плащ, надежно гасивший всякие следы ауры гостя. Почти сразу отметил, что чужак не был вооружен. Кажется, он ждал их тут уже давно. А теперь спокойно изучал, будто знал, что здесь для него нет угрозы.

В свете костра мелькнули длинные белые волосы, стянутые на затылке в небрежный хвост. А затем из темноты выступило лицо, при виде которого у Гончих вырвался слаженный вздох. Благородный нос, тонкие бледные губы, чересчур длинные для человека, но слишком короткие для перворожденного уши. Четко очерченные скулы, на одной из которых виднелись следы давно заживших ран от небольших, но очень острых когтей, нанесенных с поразительной силой. Высокий лоб, выдающий породу, твердый подбородок…

Таррэн машинально коснулся пальцами левой щеки, где совсем недавно были точно такие же отметины, и внутренне содрогнулся: вот теперь он понимал, почему его избавили от этой жуткой метки. А чужак наконец поднял глаза и, сверкнув страшноватыми алыми радужками, встретился взглядом с пошатнувшимся от внезапной догадки эльфом.

Мужская красота бывает разная. Броская и невзрачная. Внутренняя, глубоко скрытая за внешним уродством, или такая, что глаз невозможно отвести. Бывает красота, что может как громом поразить среди ясного неба. А есть и такая, которую не заметишь, пока не подойдешь вплотную.

Она может быть изнеженной, капризной, чересчур мягкой, как у избалованного мальчишки. Или, напротив, хищной, опасной, даже угрожающей, свойственной сильным и уверенным в себе мужчинам.

Стоящий перед Таррэном полуэльф был чересчур массивным для истинного перворожденного и напрочь лишенным того странного очарования, какое бывает у большинства полукровок. Не изящный, не утонченный, не склонивший головы перед постигшим его несчастьем. Суровый, уже немолодой, но все еще исполненный силы воин, покрытый шрамами как боевыми орденами. Красные радужки и белые волосы совсем не портили его внешность, но лишь подчеркивали исключительность. А вкупе с плавными, тигриными движениями, мягким голосом и удивительно пластичной походкой производили поистине ошеломляющее впечатление.

Зверь. Настоящий зверь. И не нужно было видеть его правое предплечье, чтобы точно определить: Гончая. Настоящий вожак, который наконец исполнил обещание и вернулся к тем, кого клятвенно пообещал дождаться.

При виде него Урантар неверяще ахнул, а Гончие опустили оружие и расступились в стороны, давая ему дорогу, безропотно повинуясь и склоняя головы так, как привыкли делать перед вожаком.

— Ну, здравствуй, малыш, — тихо сказал Сар’ра, и Белка, вздрогнув всем телом, впервые в жизни выронила свои родовые клинки. — Вот мы и встретились снова.

Полуэльфы не были на Лиаре редкостью. Особенно в последние несколько веков, когда связи со смертными перестали считаться чем-то из ряда вон выходящим. Сложность была лишь в том, что полукровки были исключительно мужского пола и, как в насмешку, рождались самыми обычными младенцами, пачкающими пеленки и кричащими от голода точно так же, как остальные. Никаких белых волос, никаких страшных глаз… ничего, что напоминало бы согрешившей девице об утомительной ночи. Разве что чуть более длинные, чем у остальных, ушки могли насторожить внимательного наблюдателя, но обычно до совершеннолетия симпатичные и прекрасно сложенные юноши, как правило, не догадывались, от кого им досталась эта утонченная и изысканная красота.

Однако в пору взросления все менялось настолько стремительно, будто природа отыгрывалась за безмятежное детство и подаренные годы покоя. От этого кошмара не спасало ничто: ни магия, ни краска, ни волшебные эликсиры. В один прекрасный день вчерашние мальчишки переставали узнавать себя в зеркале, потому что откуда на них смотрел жутковатый, красноглазый и бледный, как упырь, альбинос. Чудовище со смутно знакомыми чертами лица и шевелюрой, от которой бежали прочь, как от чумы.

Да, многим матерям после этого приходилось каяться в совершенной ошибке. Много слез проливалось темными ночами в подушку, после чего все постепенно возвращалось на круги своя… или же менялось прямо противоположным образом. Кого-то из полукровок продолжали любить, от кого-то отказывались, кого-то жестоко били, а кто-то уходил сам, не в силах вынести злорадных взглядов… сколько людей, столько и судеб. Однако если подобное происходило в благородной семье, неминуемо случался скандал. Особенно если ребенок — первенец, наследник знатного рода, как это произошло с Сар’рой.

Полукровкам редко сочувствовали, еще реже они могли назвать кого-то другом. Их не любили, презирали, их гнали, как паршивых собак из господской псарни. Они никому не были нужны, кроме собственных матерей. Ни среди людей, ни тем более среди перворожденных, потому что последние предпочитали в лучшем случае не замечать полукровок, а в худшем — с легкостью очищали мир от красноглазых уродцев. Короткий взмах меча, и несчастный избавлялся от проблем, причем те, кто послабее, нередко считали, что такой исход — еще не самый плохой. Полукровка — это как божья кара, как позорная метка или клеймо, от которого не удастся избавиться. Это как знак предательства для мужа, язвительная насмешка над несчастной матерью, издевка над совершенной ошибкой и вечное напоминание о ней же.

Никто не знал, чего стоило Сар’ре покинуть взбудораженный дом и отправиться на поиски настоящего отца — светлого эльфа, про которого он сумел узнать лишь одно: это был перворожденный, имевший неосторожность соблазнить чужую невесту.

Гончие не спрашивали у новичка, как он попал в пределы. Сперва косились, конечно, поражаясь про себя манерам, несомненному мастерству мечника и бесспорному благородству, от которого порой становилось не по себе. Но вскоре признали, а спустя пять лет полуэльф заслужил славу превосходного и удачливого вожака. Забыл свое прежнее имя и только однажды признался, как получил свой удивительный меч. Только одному близкому другу доверил тайну гибели одного из высокопоставленных лордов из свиты владыки Светлого леса. И только ему мог доверить этот клинок даже после смерти.

— Здравствуй, — сглотнула Белка, с болью глядя на знакомое лицо.

Сар’ра мягко улыбнулся.

— Как видишь, я не нарушил слово.

— Да, — прошептала она, а Таррэн медленно отступил на шаг. — Но как ты смог?!

— Случайно. Наткнулся на плоды тиррта, когда уходил, и решил закончить все одним махом — быстро и безболезненно. Хватанул сгоряча, сколько получилось, но раздавил и чуть не половину сока выплеснул на себя. — Полуэльф все с той же мягкой улыбкой откинул полу плаща и показал бледное предплечье, на котором рядом со знаком Гончей уже подживала глубокая язва. Когда-то она наверняка прогрызла его тело насквозь, но теперь рана почти затянулась, и только в центре виднелась небольшая ямка, вокруг которой уже исчезала нездоровая краснота. — Как видишь, от «чумы» все же нашлось лекарство. И мне очень повезло на него наткнуться в самый последний момент. Я даже хотел вернуться… но потом решил дождаться, пока результат не закрепится. Прости, что я ушел раньше, малыш. Я не мог по-другому. Понимаешь?