Келли Эндрю

Твоя Кровь, Мои Кости

Переведено специально для группы

«*°·†Мир фэнтези†·°*» (http://vk.com/club43447162) и

DL Community | Переводы книг (https://vk.com/dlc_books)

Оригинальное название: Your Blood, My Bones

Автор: Kelly Andrew / Келли Эндрю

Перевод: kate_tash, maryiv1205, pikapee

Редактор: kate_tash, maryiv1205

ЧАСТЬ 1: Возвращение домой

Я предпочел умереть с честью, чем жить в позоре;

и если бы у меня была возможность умереть сто раз,

Я предпочел бы умирать так часто, чем уступить себя тебе.

Смерть Артура, Томас Мэлори

1. Уайатт

Она собиралась сжечь его дотла. Дом с покосившимися фронтонами и облупившейся краской, c окнами в свинцовых переплетах, застекленными желтым стеклом. Крыша была покрыта вьющейся серой черепицей, снизу ее окаймлял мох, и в ней было что-то бесспорно мрачное — то, как она провисла, как кованые железные перила «вдовьего дозора» побагровели от ржавчины.

Она стояла на краю вымощенной плиткой дорожки, окруженной лугом, заросшим сочными фиолетовыми соцветиями, и сжимала в левой руке красную канистру. В правой она сжимала тонкий картонный коробок спичек. Она подумала о том, чтобы облить крыльцо бензином. Подумала о том, как приятно было бы в последний раз посидеть на обветшалых качелях.

А потом она подумала о том, чтобы поджечь их.

О том, каково это было бы наблюдать, как ее призраки рассеиваются в дыму.

Память — штука переменчивая. Она запомнила дом своего отца белым. Вместо этого была удивлена, обнаружив, что крыльцо, обрамляющее дом, отделано вечнозелеными растениями, а обшивка из широких панелей — тускло-желтого инфекционного цвета. В последний раз она видела дом через заднее стекло проржавевшего Форда своей матери. На сиденье рядом с ней лежал ее рюкзак, набитый книгами. Она держала на руках свою маленькую кошечку породы мейн-кун и не скрывала слез. Стоя на крыльце, ее отец становился все меньше и меньше.

— Она найдет дорогу обратно, — проревел он.

И она нашла.

Смерть отца стала для нее неожиданностью. Не то чтобы они были близки… вовсе нет. На Рождество он присылал ей письма, которые она старательно игнорировала. На день рождения он присылал ей подарки, которые она передавала кузине. Она не отвечала. Не отвечала на его звонки. В тот день, когда она получила известие о его кончине, у нее все еще было ощущение, что из-под ног выбили почву.

— Он не хотел, чтобы вы знали, что он болен, — сказал Джозеф Кэмпбелл, появившийся в дверях квартиры ее тети в мокром от апрельского дождя пальто. В последний раз, когда она видела правую руку отца, он удерживал своего сына Джеймса, его руки были липкими от крови, а лицо искажено яростью. Теперь эти же руки все крутили и крутили плоскую шапочку с рисунком в елочку. Он выглядел поразительно раскаивающимся. — Он хотел, чтобы вы запомнили его таким, каким он был.

— Отчужденным? — Уайатт начала сильнее сжимать дверь.

— Крепким, — поправил Джозеф, скривив губы в недовольной гримасе. — Сильным. Преданным. Настоящим управляющим Уиллоу-Хит.

Управляющий. Это было забавное слово для описания отца Уайатт. Когда она еще жила на ферме, у нее было достаточно слов, чтобы охарактеризовать его. И слово «Управляющий» не было одним из них. Он был ботаником, запертым в своей оранжерее со своей эклектичной коллекцией растений, натуралистом, его чердак был забит таксидермизированными четвероногими животными и оленьими рогами, а шкафчик с антиквариатом он держал запертым наглухо, как барабан.

Призрак, слишком поглощенный своими страстями, чтобы обратить внимание на ребенка, находящегося на его попечении. Его письма и подарки приходили слишком поздно. На почте были штемпели с сожалениями, которые она не хотела получать. Запечатанные извинения, которые у нее не было возможности вскрыть.

— Как вы знаете, — сказал Джозеф, не обращая внимания на то, что ее мысли вертелись волчком, — ваш отец был моим самым старым и дорогим другом. Он назначил меня душеприказчиком имущества сразу после того, как узнал свой диагноз. Его предсмертным желанием было, чтобы семейная ферма Уэстлоков перешла к вам. Последней из живущих Уэстлоков.

***

Стоя на дорожке перед домом, Уайатт смотрела, как над лугами серыми завитками поднимается туман. Чуть дальше над холмом виднелась крыша первого из обшитых доской коттеджей с мансардными окнами. Закрыв глаза, она все еще могла представить себе поля за ними — полдюжины хозяйственных построек, разбросанных по шестидесяти пяти акрам Уиллоу-Хит. Бывшие когда-то загонами для скота и птичниками, эти здания уже давно были перестроены в скромные жилища для посетителей, непрерывным потоком приезжавших к ее отцу летом.

А теперь они принадлежали ей.

Ей подумалось — как хорошо они будут гореть. Горячо и ярко, как хворост.

— Они приезжают на саммит, — сказала ей мать, когда она стала достаточно взрослой, чтобы заинтересоваться таинственной круговертью гостей своего отца. — Постарайся не попадаться им на пути, если сможешь. К концу лета они уедут.

В свои семь лет Уайатт понятия не имела, что такое саммит. Она знала только, что это значит для нее. Это означало, что комнаты были полны незнакомцев, которые замолкали, стоило ей войти. Это означало, что все её вещи пропитывались запахом ладана. С наступлением темноты в поле загорались огни, а на рассвете слышались Григорианские песнопения.

Но больше всего это касалось Питера и Джеймса.

Почти столько, сколько Уайатт себя помнила, она проводила лето в Уиллоу-Хит с этими двумя. Каждую осень ее отправляли в школу-интернат, брыкающуюся и кричащую, в клетчатой юбке и туфельках Мэри Джейн. Каждую весну она возвращалась, и находила Джеймса и Питера, которые ждали ее и, умирая от скуки, выслеживали кроликов за ржавой силосной башней. Если для Уайатт Уиллоу Хит был домом, то для Джеймса и Питера это была своего рода идиллическая тюрьма — они были вынуждены отбывать восьминедельный срок, в то время как их охранники тайно собирались вместе с отцом Уайатт.

Долговязый, босоногий и немного дикий, Питер был из тех мальчишек, которые всегда выглядят голодными. У него был ледяной взгляд и копна белых волос, торчавших во все стороны. Если Уайатт была открытой книгой, готовой поделиться своими сокровенными мыслями с кем или чем угодно, лишь бы был слушатель, то Питер был раздражающе молчалив. Таким образом, Уайатт так и не смогла до конца понять, чей он. В первые несколько летних месяцев, проведенных вместе, она засыпала его бесконечным потоком вопросов:

— Ты здесь со своим отцом? Дядей? В какую школу ты ходишь? Ты ездил на поезде? В каком коттедже вы