– Складно говоришь, да ещё и в венедских племенах разбираешься. А не шпион ли ты, случаем?

– Нет-нет. – Маргад быстро мотнул головой. – Просто я всю жизнь торгую. В Волине бывал, в Щецине, в Волегоще, в Ральсвике и Дубине.

– И чем же ты торгуешь?

– Оружием, солнечным камнем[3], мехами, воском, мёдом, сукном и солью. Что ценится, тем и торгую. Только не везёт мне. – Купец исподлобья зыркнул на меня, потупился и стал жаловаться на жизнь: – Три года назад пошёл в Новгород, и мой корабль финны ограбили. Потом в Волин двинулся, а меня туда не пустили, говорят, пошёл вон, поганый датчанин. В Сигтуну поплыл, хотел оружие и железо купить, а там война, и мечи свеонам самим нужны. Совсем было разорился, но понадеялся, что в этом году в Англию схожу и смогу сукно купить. Однако, видать, разгневал я небожителей, ибо последних кораблей с товарами лишился. Совсем беда, хоть в рабы продавайся.

Купец врал, это было ясно, хотел сбить цену за своё освобождение. Но поскольку я в его бедственное положение не верил, то деньги с торгаша собирался содрать по максимуму.

– Да-а, беда у тебя, Маргад, сын Бьерна… – протянул я, выдержал паузу, покачал головой и спросил: – И что же теперь с тобой делать?

– А вы отпустите меня, – сразу же предложил Маргад. – Я не воин, венедов всегда уважал. Зачем я вам?

– Ну как зачем? Сам говоришь, можно в рабство продаться. Вот я тебя и продам. Есть у меня в Арконе купцы знакомые, серьёзные мужчины, они заморскими торговыми секретами интересуются, а ты человек опытный. – Снова пауза – и подведение итога: – Решено. Заберём тебя с собой на Руян, а там всё в твоих руках. Будешь полезен, лет через десять тебя отпустят.

В душе купца желание получить свободу стало бороться с жадностью. Ведь если у Маргада что-то осталось, а я уверен, что это так, то не один склад и не пара кораблей, и пока он будет на Руяне, наследники, друзья и компаньоны все его богатства растащат. Вот и думай, что делать. Предложить варягам выкуп или лишиться всего, что нажито непосильным трудом? Дилемма, однако.

Борьба двух противоположных чувств завершилась поражением жадности, и Маргад осторожно, вполголоса произнёс:

– Возможно, я смог бы занять немного денег и выкупить свою жизнь.

– И какова сумма?

– Может, десять новгородских гривен?

Я нахмурился, и он резко повысил ставку:

– Или двадцать.

– Мало.

Купец шмыгнул носом и сказал:

– Тридцать гривен. Больше мне никто не займёт.

Скорее всего, большинство варяжских вождей эта сумма удовлетворила бы, всё же шесть килограмм серебра. Однако я чувствовал, что тридцать гривен – это далеко не предел. Поэтому продолжал напускать на лицо хмурую маску и пару раз приказывал отвести купца к остальным пленникам. Однако Маргад постоянно повышал цену собственной свободы. При этом, что интересно, постоянно жаловался на тяжёлую жизнь и несчастливую судьбу, мамой клялся, что больше за него никто не даст, плакал, падал на колени и даже ел землю. Но я был непреклонен, и спустя час Маргад сам не заметил, как выдохнул:

– Сто гривен!

Это была достойная цена, и я согласился:

– Хорошо. Когда и как я их получу?

– Мне надо отправить письмо в Любек, там у меня сын. Он вышлет деньги в Дубин, и там их можно будет получить.

– А если серебро отправить в Волегощ?

– Тоже можно.

– Договорились.

Я кивнул варягам, и они увели купца, за которым следовало присматривать особо. Самород, во время беседы сидевший рядом, с уважением в голосе произнёс:

– Силён ты, Вадим. Я думал, на сорока гривнах остановишься, а ты купца до последней возможности дожимал. Видать, ведовские способности тебе помогают.

– Есть такое. Но это ведь неплохо?

– Нет, конечно. Когда рядом ведун, который понимает, чего хочет и куда идёт, жить как-то проще. Опаснее, правда, поскольку к тебе враги липнуть станут, но в этом есть свой интерес.

– Может, и так.

Поднявшись, я направился к остальным пленникам. Поговорил с ними, а затем занялся сортировкой не очень богатой добычи. После этого все трофеи собрали в кучу и упаковали в походные тюки. И так, совершенно незаметно, прошла ночь.

Наступило утро. Над лесом вставало солнце, и, выстроив пленников в колонну, ватага направилась в деревню, откуда вчера к партизанам прибегал посыльный.

Из леса выбрались за час. Потом ещё час провели в деревушке, где староста Андотт просил отпустить его односельчан, а я обещал подумать. И ещё два часа мы потратили на то, чтобы добраться до замка Рарог.

К стенам моего нового жилища добрались почти в полдень, и здесь нас ожидал сюрприз. Ко мне прибыли гости. Воевода Гудим Громобой и молодой Вартислав Никлотинг, которого до этого я видел лишь мельком. Разумеется, бодричи были не одни – с двумя десятками конных дружинников на отличных вороных лошадях. А поскольку в замок их не впустили, они расположились лагерем на поляне невдалеке от ворот, и когда я к ним подошёл, меня моментально встретили претензией.

– Вадим! – Навстречу двинулся здоровяк Гудим, с которым я виделся три дня назад в Преете. – Что такое?! Мы к тебе приехали, а твои воины нас за стены не пускают. Нехорошо.

– Нормально, – ответил я. – Хозяина дома нет, а у воинов наказ: без меня никому ворота не открывать.

– Но они же в нас едва стрелять не начали!

– Бывает.

– Да как так?! Я сейчас сяду на лошадь и уеду!

Воевода был искренне возмущён, и я едва не сказал ему, мол, да езжай куда хочешь! Но к Громобою подошёл молодой румяный брюнет с широкими плечами, и я узнал княжича Вартислава, которого в известной мне истории крестоносцы ослепили, а затем казнили. Сын Никлота усмехнулся и хлопнул по плечу воеводу, который, как я узнал позже, был его наставником в воинском деле:

– Вадим всё правильно говорит, дядька Гудим. Мы – гости незваные, так что хозяин прав, а ты зря возмущаешься.

Княжич, по всей видимости, имел на Громобоя некоторое влияние, потому что бывалый вояка быстро успокоился и согласился, что немного погорячился. Конфликт, не успев начаться, был исчерпан, и всё покатилось своим чередом. Пленников, которых вскоре выгонят на поля или продадут в рабство, загнали в барак. Купца Маргада поселили в глухой комнатке, которая запиралась на замок, и он сел писать письмо сыну в Любек. А варяги и дружинники бодричей сели пировать и отмечать славную победу в проливе Большой Бельт. Выпили раз. Затем другой. Потом опять. И снова. Кувшины с медовухой и местными настойками опустошались одна за другой, и в процессе общения выяснилась причина, по которой меня навестили.

Оказалось, Вартислав Никлотинг по велению отца решил закрепиться в Зеландии. Поэтому теперь он мой сосед с севера и владеет половиной Зундского пролива, бухтой Кеге-Бугт и теми землями, где в моё время находился славный город Копенгаген. В общем, владение у него богатое, не Роскилле, конечно, где по решению «генералов» нашего войска осели руянские варяги, которым предстояло встречать первые удары данов, но тоже неплохое.