– Может, попробовать заработать?

– Заработать? – удивленно спросил Бинго. – Мне? Нет, надо придумать что-нибудь получше. Мне позарез нужно поставить пятьдесят монет на Морского Ветерка. Ладно, до завтра. Будь здоров, старичок, и не забудь про оладьи.

Не знаю отчего, но еще со школьных лет, с первого дня нашего знакомства я постоянно чувствую ответственность за Бинго. Ведь он мне, слава богу, не сын, не брат, и даже не дальний родственник. У меня нет перед ним никаких обязательств, и тем не менее вот уже многие годы я нянчусь с ним, как курица с цыплятами, и то и дело вызволяю из неприятностей. Видимо, дело в благородстве моей натуры. Его последнее увлечение меня не на шутку встревожило. Во-первых, он собирается породниться с семейством явных психов, а во-вторых, как, черт его подери, не имея ни гроша за душой, он собирается прокормить жену, пусть даже умственно неполноценную? Если Бинго и вправду женится, старик Битлшем тотчас лишит его содержания, а лишить содержания такого охламона – это все равно что раскроить ему топором череп.

Вот почему, вернувшись домой, я позвал Дживса.

– Дживс, – сказал я, – у меня к вам просьба. – Сэр?

– Меня беспокоит мистер Литтл. Не буду вам пока ничего говорить, завтра он приведет к чаю своих друзей, и тогда вы сами поймете, в чем дело. Все, что от вас требуется, – это внимательно наблюдать и делать выводы.

– Хорошо, сэр.

– И вот еще что: припасите побольше оладий. – Да, сэр.

– Нам потребуются также джем, ветчина, кексы, яичница и пять или шесть вагонов сардин.

– Сардин, сэр? – содрогнулся Дживс.

– Сардин.

Последовало неловкое молчание.

– Не вините меня, Дживс, – сказал я. – Видит бог, я тут ни при чем.

– Понимаю, сэр.

– Такие вот дела. -Да, сэр.

Видно было, что он не на шутку озадачен.

Я давно заметил, что, когда ждешь чего-то ужасного, на деле, как правило, все оказывается не так уж скверно; однако в случае с чаепитием, устроенным в честь Бинго и его друзей, это правило не сработало. С той самой минуты, как Бинго навязался ко мне в гости, меня томили самые мрачные предчувствия, и, увы, они оправдались. Самое чудовищное в этой истории было то, что в первый раз за время нашего знакомства мне довелось наблюдать, как Дживс едва не потерял самообладание. Даже в самой крепкой броне имеются щели, и Дживс чуть с копыт не слетел, когда в дверях появился Бинго в каштановой бороде по пояс. Я забыл предупредить Дживса насчет бороды, и от неожиданности удар оказался особенно сокрушительным. Челюсть у него отвисла, он ухватился за край стола. Что меня лично нисколько не удивляет. Мне в жизни не приходилось видеть более омерзительного зрелища, чем бородатый Бинго. Дживс слегка побледнел; потом огромным усилием воли ему удалось овладеть собой. Но я видел, что он потрясен.

Бинго был слишком занят, представляя членов своей шайки, и ничего не заметил. Живописная у нас собралась компания, ничего не скажешь. Товарищ Бат был похож на гриб той особой разновидности, что появляются на мертвых деревьях после дождя. Для описания старика Роуботема я бы употребил эпитет «траченный молью». А Шарлотта показалась мне существом из страшного, потустороннего мира. Не скажу даже, что она была особенно некрасива. Если бы она исключила из рациона блюда с повышенным содержанием крахмала и начала заниматься шведской гимнастикой, то, наверное, могла бы стать вполне ничего. Но ее было слишком много. «Пышнотелая» и «не в меру упитанная» – вот подходящие для нее определения. Возможно, у нее было золотое сердце, но первое, что бросалось в глаза, – это золотые зубы. Я знал, что, когда Бинго находится в хорошей форме, он в состоянии влюбиться чуть ли не в любую особу женского пола, но на этот раз я не в силах был найти никаких смягчающих обстоятельств.

– А это мой друг, мистер Вустер, – сказал Бинго, завершая церемонию знакомства.

Роуботем посмотрел на меня, потом внимательно оглядел гостиную, и видно было, что и то и другое произвело на него не слишком приятное впечатление. Нельзя сказать, чтобы моя квартира была обставлена с восточной роскошью, но мне удалось сделать ее достаточно уютной, и, очевидно, именно это ему и не понравилось.

– Мистер Вустер? – спросил Роуботем. – А могу я называть вас «товарищ Вустер»?

– Простите?

– Разве вы не член нашего движения?

– Ну…э-э-э…

– Но вы всем сердцем сочувствуете революции?

– Не сказал бы, что всем. Ведь суть революции в том, чтобы перерезать горло таким, как я, а меня такая перспектива не устраивает.

– Я над ним работаю, – вмешался Бинго. – Я с ним борюсь. Еще несколько сеансов – и он наш.

Старик Роуботем с некоторым сомнением взглянул на меня.

– Товарищ Литтл обладает незаурядным красноречием, – признал он.

– Он просто чудо как говорит, – сказала девушка, и Бинго взглянул на нее с таким обожанием, что я чуть не треснул его по лбу от досады. И товарища Бата это замечание изрядно расстроило. Он хмуро уставился на ковер и пробормотал что-то насчет игры с огнем.

– Кушать подано, сэр, – объявил Дживс.

– Кушать, папа! – встрепенулась Шарлотта, точно старая полковая лошадь при звуке кавалерийской трубы; и все поскакали к столу.

Забавно, как люди меняются с годами. В школьные годы я без колебаний отдал бы свою бессмертную душу за яичницу и сардины в пять часов пополудни; но в более зрелом возрасте мой аппетит поутих; должен признаться, я был потрясен, когда увидел, с каким пылом дети революции принялись метать в рот все, что было на столе. Даже товарищ Ват позабыл на время про свою печаль и был целиком поглощен яичницей, выныривая на поверхность лишь для того, чтобы попросить еще чашку чая. Вскоре у нас вышел весь кипяток, и я повернулся кДживсу:

– Принесите кипяток, Дживс.

– Слушаюсь, сэр.

– Эй! Это что еще такое? – Роуботем поставил чашку на стол и сурово взглянул на меня. Потом потрепал Дживса по плечу: – К чему это раболепие, сынок?

– Простите, сэр?

– И не говори мне «сэр». Называй меня просто «товарищ». Знаешь, кто ты такой, сынок? Ты типичный пережиток распавшейся феодальной системы отношений.

– Как прикажете, сэр.

– У меня просто кровь закипает в жилах, когда…

– Возьмите еще сардину, – вмешался Бинго – первый разумный поступок за долгие годы нашего знакомства. Старик Роуботем взял три и забыл, что хотел сказать, а Дживс удалился на кухню. Но видно было по выражению его спины, какие чувства он испытывает.

И вот, когда мне уже стало казаться, что эта пытка никогда не кончится, чаепитие подошло к концу. Я очнулся и увидел, что гости собираются уходить.

Сардины и шесть чашек чая смягчили суровость старого Роуботема. Пожимая мне на прощание руку, он взглянул на меня вполне дружелюбно.