Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Превосходно, — вскричал Лизистрат, — таким образом ты, разумеется, можешь теперь подменить его другим, каким вздумаешь. Но всё-таки тебе нужна его печать, а будешь ли ты в состоянии подделать её?
— Нет, это было бы слишком опасно, — возразил дядя, — к тому же по надписи, сделанной на пакете, ты можешь видеть, как характерны его буквы, писанные дрожащей рукою; подделать их кажется мне невозможным, да в этом вовсе нет и надобности.
Он достал ножик, снял раковину, прикрывавшую печать[115], и сказал:
— Видишь, это печать Поликла; точно такая же находится и под подписью.
— Ну, а это что? — спросил он, положив рядом с печатью Поликла другую, висевшую на отрезанном шнурке.
— Такая же точно, клянусь Посейдоном, — вскричал удивлённый Лизистрат, — но я всё-таки ничего ещё не понимаю.
— Ты сейчас всё поймёшь, — сказал дядя.
Он взял нож, не задумываясь разрезал шнурок, на котором висела печать, раскрыл завещание и положил его перед племянником.
— Посмотри, — сказал он с злою усмешкою, — что если бы вот здесь вместо «Софил» стояло «Сосил», а тут наоборот, вместо «Сосил» — «Софил»! Ведь это было бы не дурно.
Молодой человек читал с удивлением.
— Действительно, — вскричал он, — это была бы мастерская штука. И изменить-то нужно всего только одну букву, так как имена отцов случайно те же. Но печать? — прибавил он. — Как мог ты решиться открыть завещание?
Старик взял снова таинственный ящик и вынул оттуда что-то вроде печати.
— Приготовлять этот состав научил меня один умный человек, странствующий прорицатель. Если его положить мягким на печать, то можно получить совершенно точный оттиск её, который вскоре затем становится твёрд как камень. Печать, которою было теперь запечатано завещание, уже раньше открытое мною, есть только слепок с настоящей. Отличишь ли ты одну от другой?
— Нет, положительно нет, — отвечал племянник.
— Следовательно, — продолжал старик, — ты видишь, что запечатать снова завещание, когда буквы в обоих местах будут переменены, ничего не стоит.
— Но как же я-то разбогатею от этого? — заметил с некоторым недоумением Лизистрат. — Обо мне ведь в завещании не говорится.
— Слушай, — сказал дядя, — наследство завещается, как ты сам читал, при условии, что наследник женится на вдове умершего — Клеобуле. Если же он на это не согласится, то должен удовольствоваться пятью талантами; но за ним остаётся право выдать вдову замуж, за кого он захочет, дав ей в приданое всё остальное состояние. Я не решусь жениться, не только потому, что уже стар, но главным образом потому, что видел раз сон, предостерегавший меня от этого. Мне снилось, что я собираюсь жениться и пришёл на сговор в дом невесты; но когда я захотел выйти из него, то дверь оказалась запертой, и не было никакой возможности открыть её. Два снотолкователя, у которых я спрашивал объяснения, сказали мне, что сон этот предвещает мне смерть в день моего сговора. Этого, конечно, достаточно, чтобы отнять охоту жениться; но я выдам Клеобулу замуж за тебя, если ты дашь мне обещание тайно уступить половину всего состояния.
Племянник подумал с минуту.
— Раздел не совсем-то справедлив, — сказал он затем, — ты берёшь лишь одно наследство, мне же даёшь в придачу вдову.
— Глупец, — возразил Сосил, — ведь Клеобула красавица; её взял бы иной и совсем без приданого; к тому же ведь помимо меня ты ничего не можешь получить.
Поспорив немного, они порешили наконец на том, что те пять талантов, которые приходились бы дяде сверх того, пойдут также в раздел.
— Теперь дай сюда завещание, — сказал старик. — Вот этой губкой я осторожно сотру обе буквы; на таком превосходном листе[116] сделать это легко. Смотри, они уже еле видны. Эти чернила, — продолжал он, вынимая банку и палочку для писания, — совершенно такие же, как и те, которыми написано завещание. Вот всё и сделано. Кто скажет, что здесь было написано что-нибудь другое?
— Превосходно, — сказал племянник, — ну а печать?
Старик тщательно сложил завещание, перевязал пакет, размягчил немного глины, приложил её на концы шнурка и вдавил фальшивую печать.
— Вот, — сказал он, — разве заметно, что это другая печать?
— Я дивлюсь тебе, — сказал Лизистрат, сравнивая печати, ну, кому придёт в голову подозревать тут подлог?
Шум, послышавшийся за дверью, испугал старика.
Положив поспешно завещание и всё остальное в ящик, он отнёс его в соседнюю комнату и плотно запер дверь. Затем он взял лампу и пошёл во двор, чтобы узнать причину шума.
— Ничего нет, — сказал он, возвращаясь, — вероятно, — это ветер стукнул дверью. Уже скоро утро, Лизистрат, пойдём ко мне в спальню, чтобы отдохнуть немного.
Лишь только они удалились, в комнату тихонько вошёл Молон и стал шарить в темноте на одном из лож. Свет месяца через открытую дверь упал в комнату и осветил ложе. Раб поспешно схватил какой-то предмет, лежавший в складках покрывала, и тихо вышел из комнаты с таким выражением, которое ясно говорило, что только что взятая им вещь имела для него громадную цену.
Утро застало всех в доме умершего занятыми приготовлениями к погребению[117]. Глиняный сосуд с водою, стоявший перед входной дверью, возвещал всем прохожим, что смерть посетила этот дом. Внутри дома женщины украшали и умащивали благовониями труп покойного. Неопытная, предавшаяся всецело своей скорби Клеобула просила Софила помочь ей в хлопотах по устройству похорон, что, впрочем, он намерен был сделать и без её просьбы.
Поликл был всегда для неё добрым дядей, относился к ней постоянно с любовью и исполнял все её желания; поэтому неудивительно, что она оплакивала его теперь как отца и целиком предалась исполнению своих грустных обязанностей, в чём помогала ей и её мать. Она ещё с вечера послала за нею, так как детский страх, развиваемый с малолетства всевозможными сказками и историями о привидениях, до того овладел ею, что она была не в состоянии оставаться в доме одна.
Было ещё очень рано, и Софил совещался с женщинами на счёт похорон, когда явился Сосил с