Был у нас разведчик-пацан, его все наши знают тоже был в этом бою подстрелен в ногу. Бой уже практически заканчивается, но мы этого не знали на тот момент. И он прыгает на одной ноге. Вторая у него вообще не работает. Прыгает, и все говорит: «Че, когда штурмовать-то их будем?! Давайте штурманем!» Какой, блин, тебе штурм?! У тебя нога одна! А он говорит: «Да я на одной ноге буду прыгать!» А второй разведос был в руку ранен, и ходил тоже такой, с РПК в другой руке. А простреленная рука висит. «Я, говорит, буду топить „до талого“, я не остановлюсь». То есть, рвались вперед. Отчаянные парни, вообще. Лютые.

Об игиловцах

Духи оборонялись, как самые настоящие фанатики. До последней капли крови. Как раз перед маленьким заводом мы брали духовские укрепы сразу после хребта. Один дух — он был ранен, не знаю, может раз 10 уже раненый, боеприпасов у него не осталось. Молодой, лицо было не тронуто — лет 15–16 ему было. И, когда мои пацаны подбежали к нему, хотели его осмотреть, он в этот момент открыл глаза и разжал руки с двумя гранатами. Подорвал себя, пытаясь забрать остальных. Но пацаны вовремя отпрыгнули за горку, поэтому из моих людей никто не пострадал. Но этот момент я запомнил.

Понимаешь, сколько раз я в Чечне сталкивался с духами — так там они будут у тебя в ногах валяться. Я не имею в виду чеченцев. Тогда в Чечне очень много наёмников попадалось: тех же самых узбеков, таджиков, негров там всяких — сенегальцев. Эти будут до последнего валяться у тебя в ногах, просить о пощаде, деньги предлагать, и так далее. Но в Сирии я с таким ни разу не столкнулся: игилоиды были фанатиками своего дела, шли до последнего в атаку, в обороне сидели до последней капли крови.

И что самое главное — большая часть были совсем молодые. Всех, кого оставляли в безнадёжных атаках на позициях — они все были молодые. Стариков там не было. 15 лет, 16 лет. Не могу сказать, что их там были орды, полчища — в Шаирскую кампанию их было немного, где-то 50 человек, где 30, где 70 человек. В масштабах это не много, в принципе. Но сражались они достаточно хорошо.

Могу сказать одно: нам попался достойный противник. А вот сирийцы, которые с нами бегали в атаку — это были недостойные люди. Половина из них бросала автомат при атаке, сваливала в обратную сторону. А вот духи — это был реально достойный противник. После таких боев тебе ни разу не стыдно, что ты шёл против такого противника и победил его.

Кстати, именно поэтому лично я не позволял своим парням издеваться над трупами духов. Одно дело — забрать чего-нибудь из их снаряжения; тем более, что они до этого набрали много западного вооружения, обвеса, амуниции. Такое в бою может пригодиться. А вот резать труп на куски, ёрничать нет. Я считаю, либо ты воин, и в честном и открытом бою берёшь себе трофей, либо ты стервятник и занимаешься хернёй. Это ниже собственного достоинства, так что своим людям я подобное запрещал.

Пальмирский тигр

Под Пальмирой в 17-м году стояли на одной позиции. Наши вперед ушли, а мы им тыл прикрывали — нашим подразделениям. Так вот, две горы было, внизу палатка наша, и на двух сопках два НП (наблюдательных пункта) — по обеим сторонам. Была ночь, мы с товарищем стоим в бывшем духовском импровизированном капонире — он такой большой, весь из камней сложен — и наблюдаем, чтобы духи не пошли. Наблюдаем, наблюдаем, вдруг товарищ говорит: «Посмотри в „тепляк“! Что это такое?»

Темно было — хоть глаз выколи. Ни луны, ничего. Чуть дорогу видно. Раз, смотрю в «тепляк» а там прямо на дороге тигр стоит какой-то. Ну, кошка огромная, с таким полутораметровым хвостом. Стоит, а потом идет такая на нас. Я не знаю, откуда она здесь взялась. Я даже не думал, что в Сирии такие кошки есть. Я не знаю, как называется — просто она огромная. И тишина такая… Ни ветра не было, ничего. Мы смотрим-смотрим, и тут — раз — тигр этот пропадает с экрана.

Я командиру сообщаю: «Тут кошка здоровая шарится. Если что, стрелять можно?» Он говорит: «Ну, если кинется — стреляйте!» Я передернул затвор, стою, смотрю, где она. Ее нет, нет… И тут товарищ мой высунулся, и мне показывает: она под капониром сидит. Как домашняя. И смотрит прямо на нас. А ее только в «тепляк» видно. И чего с ней делать — не знаю. Жалко убивать-то.

Нас она осмотрела, и вниз пошла — к палатке. Я пацанам по рации говорю: «Вы сидите в палатке, не высовывайтесь.» А она спустилась к палатке, ходит чего-то ищет. Еду, может, искала — на этом месте духи много вещей и еды побросали. Пацаны такие: «Ну чего? Она ушла?» Я говорю: «Нет, возле палатки она. Видно в „тепляк“.» Пацаны потом сказали, что ее возле палатки вообще не было слышно. Походила вокруг, походила — и ушла.

Есть грустные моменты, а есть жизненные какие-то… Запоминающиеся. Допустим, как мы захватили духовский укрепрайон. Мы туда первыми заскочили, потому что остальным лучше было не ходить перед укрепом минное поле было. Мы туда зашли отделением своим, распределились. А духи только-только свалили оттуда, и у них там стоит кастрюля. Мы жрать хотим ужасно — а у них там картошка вареная в мундирах, рыбка. Еще теплые.

Мы походили по укрепу, вроде все чисто, не успели заминировать. И прямо там, где они сидели, мы костер разожгли, поставили чайник, подогрели картошку. Сели на места, где они сидели, достали у них там варенье. Вот чего запомнилось — финиковое варенье. Очень вкусное. Это даже не варенье, а пастила, что-то такое прессованное. Там же не было в доступности магазинов, поэтому настолько это для нас было неожиданно и вкусно.

По завершение трапезы я такой воскликнул: «Спасибо товарищам игиловцам! Очень вкусное варенье!» Все поржали…

Мистический случай был один, когда нам ЗУ-шку заПТУРили. С утра собрались пожрать, искали сухпайки. Наши говорят — посмотрите в ЗУ-шке, там еще есть. Залезаем на борт, смотрим, нету. Спрыгнули, отходим за «Урал» и в этот момент аккурат в ту самую ЗУ-шку прилетает ПТУР Буквально бы полминуты — и все мы были бы «двухсотыми». Повезло. Как говорят сирийцы, «Иншалла».