Элеанор глубоко вздохнула и оглядела сидящих в комнате – своих учеников, тех, за кого она была в ответе, – серьезно и хмуро.

– Как вам всем известно, моя дверь еще открыта, – сказала она. – Мой мир – это мир Абсурда, а по другим координатам – крайнее Добро и умеренная Рифма. Многим из вас там не выжить. Отсутствие логики и разума окажется для вас губительным. Но для тех, кому подходит жизнь в Абсурде, я готова открыть дверь. Можете скрыться там на какое-то время.

По комнате пронесся вздох, а за ним – частые, сдавленные всхлипы. Девушка с ярко-синими волосами согнулась пополам, уткнулась лицом в колени и начала раскачиваться из стороны в сторону, словно баюкая свою боль. Один из мальчиков встал и отошел в угол, повернувшись ко всем спиной. Другие были еще хуже: они сидели и плакали открыто – слезы текли по их лицам, а руки были сцеплены в замок на коленях.

Нэнси беспомощно посмотрела на Кейда. Тот вздохнул и наклонился к ней.

– Мисс Элеанор очень трепетно относится к своей двери. Иногда двери внезапно исчезают, а она так долго ждала, чтобы вернуться назад. Каждый раз, когда она пропускает в дверь кого-то еще, это риск, что новые пришельцы займут ее место. А теперь она предлагает переправить туда всех, кто способен жить в Абсурде. Значит, ей страшно, и она старается позаботиться о нас как может. – Он говорил тихо. Никто из учеников его, похоже, не слышал. Почти всем было не до того – они плакали. Даже Джилл плакала в дальнем конце комнаты, беспомощно прислонившись к сестре. У Джек глаза были сухие. – Беда в том, что Абсурд – одно из двух основных направлений. Она может спасти в лучшем случае половину учеников, да и не все, кто был в мире Абсурда, приживутся в другом абсурдном мире. Они все такие разные. Может быть, только четверть из тех, кому она предложила убежище, смогут уйти.

Нэнси тихо вздохнула. Она понимала, что такое ложная надежда, даже если ее пробудили с самыми благими намерениями. Элеанор пыталась спасти своих любимых учеников единственно возможным способом. И ранила их при этом.

Элеанор, стоявшая перед классом, вздохнула.

– Как и раньше, мои хорошие, вы можете решать совершенно добровольно – оставаться в этой школе или нет. Если кто-то хочет позвонить родителям и попросить забрать его домой, я верну оставшуюся часть платы за семестр и не стану вас удерживать. Я только прошу, чтобы ради тех, кто остается, вы не рассказывали дома, почему решили уйти. Мы найдем какой-нибудь выход. Все наладится.

– Да? – с горечью возразила Анджела. – И для Лориэль тоже все наладится?

Элеанор отвернулась.

– Идите в класс, – сказала она. Голос у нее был мягкий и непривычно старческий.

Она стояла, склонив голову, а ученики вставали и выходили за дверь. Некоторые все еще плакали. Скоро она отберет среди них детей Абсурда, тронет каждого за плечо и поведет к своей двери. Хоть кто-то сможет пройти, в этом она была уверена. Всегда найдется несколько человек, для которых ее мир станет почти своим. Не родным домом, нет – там не будет неба в шахматную клетку или зеркального моря, о которых они грезят, но… почти. Этого достаточно, чтобы быть счастливым, чтобы снова начать жить. И кто знает? Двери ведь открываются повсюду. Может быть, дети этого мира там, в другом мире, где они искали убежища, вдруг увидят дверь, странно выделяющуюся на фоне обычной стены – с дверной ручкой в форме полумесяца или с лукаво подмигивающим молоточком. Может быть, они еще смогут вернуться домой.

Чья-то рука тронула ее за плечо. Она оглянулась и увидела Кейда. Лицо у него было встревоженное. Элеанор взглянула на ряды кресел – там была только Нэнси, снова погрузившаяся в полную неподвижность. Ну и пусть. Слишком много тайн под этой крышей, чтобы бояться их раскрывать. Элеанор снова повернулась к Кейду, уткнулась лицом ему в грудь и заплакала.

– Ничего, тетя Эли, ничего, – повторял Кейд, гладя ее по спине. – Мы все выясним.

– Мои ученики умирают, Кейд, – сказала она. – Они умирают, а я только немногих могу уберечь. И тебя спасти не могу. Когда ты нашел свою дверь, я думала…

– Я знаю, – сказал он. – Не повезло нам всем, что у меня в груди сердце логика. – Он все гладил ее по спине. – Все будет хорошо, вот увидите. Мы все выясним, найдем выход и будем держать двери открытыми, что бы ни случилось.

Элеанора вздохнула и высвободилась из его объятий.

– Ты славный мальчик, Кейд. Твои родители сами не понимают, чего лишились.

Он грустно улыбнулся в ответ.

– В том-то и беда, тетя – отлично они знают, чего лишились, а так как потерянного не вернешь, они и не знают, что со мной делать.

– Глупенький, – сказала Элеанор. – Ну, иди в класс.

– Уже иду, – сказал он и шагнул к двери. Нэнси стряхнула с себя неподвижность статуи и вышла вслед за ним.

Только дойдя до середины коридора, она решилась спросить:

– Так Элеанор твоя…

– Двоюродная прапрабабушка, – сказал Кейд. – Она никогда не была замужем, и детей у нее не было. Зато у ее сестры было шестеро. Поскольку у моей прапрапрабабушки был муж, а значит, о ней и так было кому позаботиться, все имущество унаследовала Элеанор. Я первым из всех ее внучатых племянниц и племянников нашел свою дверь. Она думала, что я тоже попал в Абсурд, и так радовалась этому, что я почти целый месяц не решался признаться, что она ошиблась, и на самом деле мой мир был миром чистой Логики. Но она все равно меня любит. Когда-нибудь все это, – он указал на стены вокруг, – будет моим, и тогда школа проработает еще сколько-то десятилетий. Если, конечно, нас не закроют на этой неделе.

– Уверена, что не закроют, – сказала Нэнси. – Мы все выясним.

– Раньше, чем вмешаются власти?

Нэнси не ответила.

Уроки шли больше для проформы: никто толком не слушал, преподаватели чувствовали, что в школе неспокойно, хотя никто (кроме Ланди) и не знал, почему. Ужин тоже оказался приготовлен кое-как: говядина переваренная и сухая, фрукты нарезаны как попало, кое-где на них даже остались кусочки кожуры. Ученики ходили группами – по трое, по четверо, устраивали импровизированные ночевки у друзей. Нэнси и глазом не моргнула, когда Кейд с Кристофером появились в ее комнате со спальными мешками и стали бросать монетку – кому спать на кровати Суми. Кейд выиграл и устроился на матрасе, а Кристофер расстелил спальный мешок на полу. Все трое закрыли глаза и притворились спящими. Для Нэнси это притворство плавно перетекло в настоящий сон уже где-то после полуночи.

Ей снились привидения и безмолвные чертоги, по которым безмятежно бродили мертвецы.

Кристоферу снились танцующие скелеты, сияющие опаловым блеском, и неизменно приветливая улыбка Девушки-скелета.

Кейду снился мир всех цветов радуги – страна-призма, где свет разбивался на тысячу осколков. Снилось, что он вернулся домой, и его приняли там таким, какой он есть, а не таким, каким его хотели видеть. Это он, один из троих, плакал ночью в подушку и проснулся с мокрыми от слез щеками, когда раздался крик.