Комиссар, держа руки в карманах, медленно осматривался, к великому раздражению следователя, который злился все больше и больше. Потом Мегрэ наклонился над столом.

– Серебряного ножа нет на месте, – задумчиво констатировал он.

– А кто вам сказал, что его место здесь?

– Я только высказал предположение. Если хотите, можете позвать сюда своего слугу. Ему будет легче ответить на этот вопрос.

– У меня действительно лежал на столе нож для разрезания бумаги с серебряной рукояткой. Я даже не заметил его исчезновения.

– Однако вы принимали больных первого августа?

– В принципе я принимаю три раза в неделю, а иногда и в другие дни по договоренности.

– В какие часы вы проводите консультации?

– Это вы можете проверить по медной табличке, что висит на двери с улицы. Понедельник, среда и пятница с десяти до двенадцати.

– И никогда не принимаете вечером?

– Извините?..

– Я вас спросил, не случалось ли вам принимать вечером?

– Редко. Только в том случае, если какой-нибудь больной почему-либо не может прийти днем.

– В ближайшем прошлом было что-то подобное?

– Сейчас не помню, но можете посмотреть в моих записях на столе.

Мегрэ без всякого стеснения полистал записи. Фамилии, помеченные там, ни о чем ему не говорили.

– Разрешаете ли вы домашним беспокоить вас, когда вы здесь?

– Уточните, кого вы имеете в виду под домашними?

– Слуг, например. Вашего слугу или горничную мадам Беллами.

– Конечно же нет. Существует внутренний телефон, соединяющий флигель с основным зданием.

– А ваша жена?

– Полагаю, что она ни разу не была в этом кабинете.

Может, только когда мы поженились и я водил ее показывать дом и все поместье в целом.

– А ваша мать?

– Она заходит только в мое отсутствие, чтобы проследить в дни генеральных уборок за слугами.

– А ваша свояченица?

– Нет.

Оба уже не заботились о вежливости. Обменивались короткими и резкими репликами. Ни тот и ни другой не пытались при этом мило улыбаться.

Мегрэ самым спокойным образом открыл одно из окон, и сразу стали видны деревья в саду. Между буком и сосной можно было разглядеть часть дома, два окна на втором этаже и окошечко на третьем, ведущее в мансарду.

– Эти окна в какой комнате?

– Слева коридор, справа туалет моей свояченицы.

– А выше?

– Спальня Жанны. Я имею в виду горничную.

– Вы не знаете, когда исчез нож?

– До вашего прихода я вообще не знал, что он исчез.

Не помню, когда мне в кабинете приходилось в последний раз разрезать книги. Что касается переписки, то я чаще всего занимаюсь этим в библиотеке.

– Благодарю вас.

– И это все?

– Все. С вашего позволения, я выйду через маленькую дверь, ведущую на улочку.

На узкой лестнице он обернулся:

– Когда же вы вернулись этой ночью?

– Не могу сказать точно, но, должно быть, где-то около двенадцати. Франсис ушел, оставив поднос с виски в библиотеке. Я еще спускался, чтобы взять лед в холодильнике.

– Вы тогда видели свою жену?

– Нет.

– А ваша мать ее видела?

– Этим утром, перед похоронами.

– В вашем присутствии?

– Да.

Он не поднимался наверх. Механика сработала прекрасно и так без задержек и заеданий. Только голос доктора стал каким-то прерывистым.

Накануне они были в хорошей компании, вроде бы в полном согласии расстались. Сегодня же получилось нечто вроде схватки.

– Вы мне разрешаете заходить к вам, чтобы еще поговорить, доктор? Заметьте, что, как правильно обратил на это внимание месье Ален де Фоллетье, я здесь в отпуске и у меня нет никакого права требовать от вас чего бы то ни было. Он здесь следователь с официальной миссией в Сабль, но у вас в ранге гостя.

– Я в вашем распоряжении.

Он отстегнул цепочку, страховавшую вход.

– До скорой встречи, доктор.

– Как пожелаете.

Он, несколько поколебавшись, протянул Мегрэ руку, когда тот уже ступал на порог, и комиссар ее пожал.

А вот этот прокурорский сделал вид, что не замечает протянутой руки гостя.

– Прощайте, месье следователь. Сообщаю вам по случаю, для помощи в расследовании, что малышка Люсиль Дюфье вчера около половины пятого выходила из спальни мадам Беллами.

– Я знаю.

Мегрэ, который уже стоял на тротуаре, живо обернулся.

– Мой друг Филипп сказал мне об этом как раз перед вашим приходом!

Улочка оказалась пустынна, и видны были только запертые двери гаража доктора, голые стены и небольшое побеленное известкой здание с комнатой ожидания на первом этаже и кабинетом для консультаций на втором.

На медной табличке значилось имя доктора Беллами, а также дни и часы его консультаций. Отдельная надпись для клиентов гласила, что войти в приемную можно, нажав кнопку звонка.

Улочка, располагающаяся по краю города и полей, приняла свой обычный вид. Иногда у порога на стуле можно было увидеть пенсионера, покуривающего трубку. Время от времени из какого-нибудь окна доносился женский голос, зовущий ребенка. Посреди улицы мальчишки гоняли мяч, а чуть в стороне какой-то малыш в голубой рубашонке и без штанов сидел голым задом на краю тротуара.

Дверь в домик Дюфье закрыта. Их наконец оставили в покое, и только один Мегрэ собирался сейчас побеспокоить.

Сказанное следователем ошеломило его. Получилось так, что доктор Беллами опередил его, первым сообщив о визите малышки. Как же он объяснил ее присутствие в спальне своей жены?

Мегрэ постучал, услышал, как скрипнул стул, и дверь открылась. Перед ним оказалась та самая толстая старая женщина, которую он видел утром. Узнала ли она его?

Может быть, за день, уже ответив на вопросы стольким людям, она посчитала, что одним больше, одним меньше ничего не значит.

Приложив палец к губам, только шепнула:

– Тсс! Она спит.

Мегрэ вошел, снял шляпу и взглянул на дверь спальни, которая была приоткрыта. Наверное, это для того, чтобы услышать, если мадам Дюфье, которой врач дал снотворное, вдруг проснется и позовет.