— Зачем же утюг? — пробурчал в трубку явно обиженный Антон. — Я и без утюга любую информацию из этих гадов выбью.

— Даже не сомневаюсь в этом, — успокоил его Александр Борисович. — Но только в другой раз. А пока что, будь добр, сделай то, что я тебя прошу.

Окна квартиры выходили во двор, и можно было без всякого риска отследить действия «хвоста» не выходя из дома, однако, наученный горьким опытом, когда далеко не все складывалось так, как можно было предполагать, Плетнев предупредил Ирину Генриховну, что будет ждать ее на скамейке у детской площадки, и за десять минут до того момента, когда она должна была въехать во двор, спустился вниз. Поздоровался с консьержкой и, предупредив ее, что к нему вскоре должна подняться «эффектная, красивая» женщина, вышел во двор.

Закатное солнце уже отсвечивало в окнах соседнего дома, на детской площадке, под строгим наблюдением своих бабушек и молодых мам, играла малышня, и такая истома разливалась вокруг, что даже представить трудно было, что какой-то гаденыш в «опеле» может покуситься в такой вечер на жизнь боготворимой тобой женщины. А Ирину он действительно боготворил, хотя и вынужден был скрывать это не только от Турецкого, но и от того же Голованова с Агеевым.

Присел на угол свободной скамейки и представил, как бы он выглядел со стороны.

Ничего подозрительного. Молодой дед или же папаша-переросток, которому жена поручила посмотреть за ребенком.

К его ногам подкатился мяч, за которым поспешал пятилетний пацан, и Антон подтолкнул его в сторону мальчишки. Видимо, вконец озверевший от своей бабушки, которая только и делала, что покрикивала на него, мальчишка мгновенно переключил свое внимание на огромного, как индийский слон, незнакомца, приглашая его поиграть в мяч, но в этот момент из-за дома вырулила ухоженная «ласточка» Ирины Генриховны, и Плетнев вынужден был только руками развести, потрепав мальчишку по вихрастой голове. Мол, не обессудь, друг, в другой раз обязательно поиграем.

Вписав машину в свободное пространство под окнами дома, Ирина Генриховна окинула взглядом освещенный закатным солнцем двор, и не очень-то поспешая, ступила ногой на землю.

Оглянулась, не появился ли в торце дома примелькавшийся темно-синий «опель», но его почему-то не было, и она, все так же не торопясь, достала с заднего сиденья свою куртку, которую в случае непогоды возила с собой, проверила «бардачок» и только после этого с силой хлопнула дверцей.

Уже с некоторой растерянностью покосилась на торец дома, не понимая, что именно заставило хозяина «опеля» задержаться, и в этот момент появился он сам, без машины. Мордатый, крепко сложенный и, видимо, весьма уверенный в себе и в своих способностях.

Остановился, прикуривая, и было видно, как он из-под руки высматривает пространство двора, забитого разномастными иномарками и отечественными «Жигулями».

В какой-то момент, видимо, заметил уже идущий к подъезду «объект», проводив Турецкую долгим взглядом, но даже шага не сделал, чтобы нагнать ее в том же подъезде или в дверях.

Судя по всему, Чистильщик и его команда еще не решили до конца, как поступить с «Глорией», и это позволяло Турецкому сделать опережающий ход.

Модельное агентство «Прима» арендовало второй этаж вытянутого по фасаду двухэтажного строения, первый этаж которого занимал развлекательный центр с ночным клубом и бильярдным залом на четыре стола. Представленный «госпоже Глушко», которая, судя по всему, не доверяла кому бы то ни было подбор кадров, Голованов вдруг подумал, о том, в какую копеечку может влететь аренда подобных площадей, и невольно прицокнул языком. Если развлекательный центр, не страдавший недостатком посетителей, еще мог позволить себе подобную роскошь, то заведение госпожи Глушко…

И этот факт также заставлял задуматься о том источнике денежных поступлений, которым располагала Валентина Ивановна. Впрочем, сейчас не об этом надо было думать.

Рекомендованный как «надежный профи, на которого можно положиться в самую трудную минуту», Голованов с интересом рассматривал художественно сделанные фотографии известнейших модельеров, которые украшали стены роскошного кабинета хозяйки модельного агентства, и ждал, когда она закончит чисто бабский треп по телефону. Впрочем, это могло быть ее тактическим ходом, когда она, как бы занятая разговором, присматривалась к очередной кандидатуре на реально оплачиваемую должность, делая при этом свои собственные выкладки. Однако, как бы там ни было, но надо было не ударить лицом в грязь и не переиграв при этом.

В своем рабочем полукресле сидела холеная и в то же время хваткая, со вкусом одетая блондинка неопределенного возраста и, словно кошка за мышкой, следила за каждым движением, за каждым шагом Голованова. И этот взгляд, почти впившийся в его спину, он чувствовал всей своей шкурой.

Наконец она закончила говорить по телефону, отложила мобильник на край стола и как-то пристально посмотрела на Голованова, кивнула ему на свободный стул.

— Садитесь. Как говорят на Руси, в ногах правды нет.

Судя по всему, она уже вынесла для себя лично какое-то определение, и теперь настала очередь чисто формальной части беседы.

— Вы когда-нибудь работали до этого в модельных агентствах?

Голованов отрицательно качнул головой.

— Признаться, не приходилось.

— А в заведениях, где много красивых девушек и молодых красавцев?

— Вы имеете в виду ночные клубы?

— Ну-у, допустим.

Голованов пожал плечами.

— Да как вам сказать?.. Какое-то время мне пришлось жить в Париже, естественно, надо было как-то зарабатывать на жизнь, и вот там-то…

— Даже так?! — искренне удивилась хозяйка «Примы». — В самом Париже?

— Ну, я бы не сказал, что тот клуб находился на Монмартре, но то, что это был самый настоящий Париж, а не алжирский пригород, за это могу ручаться.

— Надо же! — хмыкнула хозяйка «Примы», для которой ночной Париж с его увеселительными заведениями, видимо, так и остался недосягаемой сказкой. И это тоже не мог не отметить Голованов. В ней еще не выветрился комплекс провинциалки, сумевшей завоевать Москву. Впрочем, мелькнула мысль, он мог и ошибаться.

— И что же вас заставило покинуть Париж?. — продолжала расспрашивать Глушко.

— Чисто семейные обстоятельства, — не вдаваясь в подробности, ответил Голованов. — Уже пять лет прошло, как я вернулся в Москву, и вспоминать об этом…

— Не скажите, — позволила не согласиться с ним хозяйка кабинета. — Мне кажется, Париж — это такой город, о котором невозможно не вспоминать.

Голованов на это только пожал плечами. Мол, каждому свое. Но лично ему этот Париж, с его зачумленными парижанами и вконец обнаглевшими арабами, порядком осточертел.

Теперь уже она смотрела на него с неподдельным интересом.