Поскольку это были совершенно обычные шишки и можно было набрать еще хоть миллион там, откуда их принесли, я позволила Толливеру, как бывшему бойскауту, положить несколько штук в очаг. Ни у меня, ни у него не было спичек или зажигалки, поэтому мы с облегчением обнаружили спички в застегнутом мешочке на каминной доске и с еще большим облегчением увидели, как первая же спичка, которой чиркнул Толливер, дала маленький огонек.

Сосновые шишки занялись довольно быстро, и Толливер осторожно подложил в камин несколько поленьев, уложив их крест-накрест — я решила, для того, чтобы свободно циркулировал воздух.

Похоже, забота об очаге заставляла его чувствовать себя мужественно, поэтому я не вмешивалась. К счастью, в моем чемодане имелось несколько шоколадных батончиков, и я съела один. Толливер тем временем принес наверх ящик со льдом, еще почти полный бутылками с газировкой и водой.

— Нам стоит купить продукты, когда мы вечером отправимся в город, — сказала я.

— Ты и вправду хочешь пойти в церковь?

— Нет, конечно нет, но раз уж нам придется остаться здесь, почему бы нам и не пойти туда. Я не хочу, чтобы местные испытывали к нам неприязнь. — Я посмотрела на наручные часы. — У нас еще есть по меньшей мере три часа. Я лягу. Очень устала.

— Тебе не стоило тащить наверх ту большую сумку.

— Я несла ее на здоровом плече. Без проблем.

Но пока Толливер рылся в машине, я приняла болеутоляющее, и оно начинало действовать.

В дверь постучали, и я подпрыгнула чуть ли не до потолка. Толливер и сам удивленно дернулся, что помогло мне почувствовать себя немного лучше. Мы переглянулись. Мы не заметили, чтобы кто-нибудь следовал за нами по дороге сюда, и надеялись полностью оторваться от репортеров.

— Да? — спросил Толливер.

Я передвинулась так, чтобы встать за ним, и выглянула из-за его плеча.

Наш посетитель явно не похож был на репортера — ни на одного из виденных мною репортеров. Это был высохший старик в потрепанной зимней одежде, он держал блюдо с запеканкой.

— Я Тед Гамильтон из соседнего дома, — улыбнулся старик. — Мы с женой увидели, как Паркер вас привез, и жена едва смогла дождаться, чтобы что-нибудь вам послать. Вы друзья семьи?

— Пожалуйста, входите, — сказал Толливер — ничего другого ему не оставалось. — Я Толливер Лэнг, а это моя сестра Харпер.

— Мисс Лэнг, — кивнул мне Тед Гамильтон, — позвольте мне поставить это сюда, на стол. — Он поставил блюдо.

— Вообще-то я мисс Коннелли, но, пожалуйста, зовите меня Харпер, — попросила я. — Вы с женой живете здесь круглый год?

— Угу, с тех пор как я вышел на пенсию, так оно и есть.

Должно быть, Гамильтоны жили в маленьком белом домике по соседству, к северу от этого дома. Я видела домик Гамильтонов из окна и заметила, что в нем кто-то есть.

Гамильтоны и семья Макгроу должны были нечасто видеть друг друга, поскольку парковка Макгроу находилась с южной стороны дома. Белый каркасный домик Гамильтонов был совсем обычным, построенным у берега без всякой заботы об окружающем ландшафте или местоположении. Но я заметила, что он мог похвалиться очень красивым пирсом.

— Мы пробудем тут всего пару дней, — сказала я, притворяясь печальной. — Это так мило со стороны миссис Гамильтон!

— Тогда, наверное, вы знаете Твайлу?

Он явно умирал от желания выудить из нас новости, а я была полна решимости ничего ему не говорить.

— Да, мы ее знаем, — отозвалась я. — Очень милая женщина.

— Всего на пару дней? Может, мы сумеем уговорить вас побыть здесь подольше, — сказал мистер Гамильтон. — Хотя надвигается плохая погода, и вы, может, передумаете. Вам было бы лучше в городских условиях. Когда выключается электричество, уходит немало времени, чтобы выбраться отсюда.

— Думаете, электричество отключится?

— Да, оно всегда отключается, когда тут много снега и льда, как обещали в прогнозе на завтрашний вечер. Мы с женой готовились к этому весь день. Съездили в город, запаслись продуктами, пополнили запасы воды, купили масло для ламп и так далее. Проверили аптечку, чтобы убедиться, что сможем залечить порезы, и все такое прочее.

Было сразу видно, что надвигающаяся плохая погода — большое событие для Гамильтонов. Они явно получали огромное удовольствие, готовясь к ней.

— Если повезет, завтра мы можем быть уже в пути, — сказала я. — Пожалуйста, передайте жене: мы очень благодарны, что она приготовила для нас еду. Блюдо мы вам непременно вернем.

Мы повторили это еще несколько раз, а потом Тед Гамильтон спустился по наружной лестнице и обошел вокруг дома, чтобы вернуться к себе. Теперь, прислушиваясь, я поняла, что дверь его домика открыта — до меня доносился голос его жены, нетерпеливо задающей вопросы.

Я сняла с блюда фольгу и обнаружила запеканку из курицы с рисом. Понюхала. Сыр и сметана, немного лука.

— Боже! — воскликнула я, испытывая уважение к тому, кто мог состряпать такое блюдо за сорок пять минут, которые мы с Толливером провели в этом доме.

— Если у тебя есть остатки цыпленка, то уйдет всего двадцать минут, чтобы приготовить рис, — заметил Толливер.

— И все равно я в шоке.

У меня заурчало в животе, желудок требовал запеканки.

Мы нашли пластиковые вилки и ложки, бумажные тарелки и сразу умяли половину блюда. Это была не ресторанная еда. Она пахла домом… Просто домом, любым.

Мы вернули фольгу на место, убрали остатки в старенький холодильник, и я легла, чтобы подремать, а Толливер отправился на разведку.

Огонь утешительно потрескивал; я завернулась в одеяло. Мы застелили постели, работая вместе, причем я действовала неловко из-за больной руки. Тут не было никаких подушек — возможно, семья брала их с собой каждый раз, когда выезжала сюда, на природу, — но у нас с Толливером имелись маленькие подушки в машине. Едва я закуталась в одеяла, сытая, в тепле, то уснула крепче, чем за много последних дней.

Было почти четыре часа, когда я проснулась. Толливер читал, вытянувшись на кровати. Огонь все еще горел, и брат принес новые дрова и поставил рядом с очагом два деревянных кресла.

Не раздавалось ни звука: ни шума машин, ни голосов людей или птиц. Через окно над головой я видела голые ветви дуба, застывшие в неподвижном безветренном воздухе.

Я приложила руку к стеклу. Оно стало теплее. Плохо. Я не сомневалась, что надо ждать льда.

— Ты ходил на рыбалку? — спросила я Толливера, сперва слегка шевельнувшись, чтобы дать знать, что я проснулась.

— Не знаю, положено ли рыбачить зимой, — ответил он.

Его не воспитывали на природе — никакой охоты или рыбалки для Толливера. Его папа больше интересовался тем, как помогать крутым парням избегать сетей закона, а потом — как балдеть от наркотиков с теми же самыми парнями. Это занимало его больше, чем брать сыновей в лес, чтобы вместе проводить время, укрепляя тем самым семейные узы. Толливеру и его брату Марку приходилось овладевать другими навыками, чтобы самоутвердиться в школе.