Кто эти люди? От кого они?

В душе Пацифеева не было ни страха, ни сомнения.

Он был и психиатр, и хирург высочайшего класса. «Ты, недоносок, знаешь ли, на кого поднял нож?! На почитаемого в Европе мастера скальпеля! В твоем взгляде, подонок с ножом, читается взгляд твари — сгори он в аду…»

Вот что пробежало молнией в голове Пацифеева.

Он встал, затушил сигарету и, не глядя, выкинул к лицу незнакомца правую руку.

От неожиданности тот лишь слегка приоткрыл рот и больше его не закрывал. Боль пронзила парня. Но страшнее нее оказалось понимание того, что с ним сейчас происходило. Тот, кому он должен был воткнуть нож в сердце, встал и спокойно вставил ему в глаз большой палец. Внутри что-то лопнуло, и он почувствовал, как по его щеке, соскальзывая с руки стоящего перед ним, стекает глаз. Его собственный глаз…

Крик ужаса разорвал легкие парня.

А тот, что был уже в нем, повернул руку ладонью вниз, зацепил пальцем его череп изнутри и пригнул к столу.

Крик перешел в какой-то сиплый свист и прервался так резко, что у всех находящихся в кафе перехватило дыхание. Оставшийся без глаза и признаков жизни киллер-неудачник рухнул на пол, перевернув на себя столик с непротертой пепельницей и пачкой «Мальборо».

На глазах двух геев врач прошел с ножом в руке к сидевшему в остолбенении второму человеку. Удар в голову. Еще удар… Едва заметными движениями сделал на шее второй своей жертвы два проникающих надреза и спрятал нож в карман.

Сидящий перед ним раскрывал, как рыба, рот и шевелил выпученными белками глаз.

Геи, окаменев и тесно прижавшись узкими плечами друг к другу, словно две девственницы на мужском стриптизе, слушали, как человек, над которым они всего минуту назад смеялись, наклонился к немому и шептал:

– Главное правило любой собаки: сначала нюхай, потом гавкай. Гавкать с перерезанными голосовыми связками ты уже не сможешь. Но зато по-прежнему сможешь писать. Так вот, напиши человеку, который вас сюда послал, всего одно слово: «Жди».

Пацифеев вернулся к перевернутому столику, перекинул ремень сумки через плечо, поднял сигареты и вышел вон.

Еще три минуты назад он думал лишь о том, как добраться до границы, минуя ловушки милиционеров. Была надежда на то, что они и вовсе ничего не узнают о камнях. Исчезновение из ЦПЛ при известных обстоятельствах – не есть факт совершенного преступления. Пока раскрутится маховик бюрократической системы и приведет в движение рычаги поиска, будет поздно. Но с появлением двух гонцов от неизвестного хозяина ситуация изменилась. Теперь для уничтожения Витольда Романовича не нужно никакой раскачки. Он присвоил то, что ему не принадлежит. Самое удивительное то, что эти двое наверняка знали – алмазы при нем. Иначе не стали бы так нагло пытаться лишить его жизни. Все только начинается.

Пацифеев бросил сумку на заднее сиденье «Форда». Три минуты назад были лишь сожжены мосты.

Теперь же не просматривалась и дорога впереди.

Заехав за плотную шеренгу расположенных за кафе гаражей, Заградский Вратислав Петрович сжег паспорт и водительское удостоверение на имя Пацифеева.

Дороги вперед не было. Было лишь направление движения с разделительной полосой…

* * *

Виктория Бородулина аккуратно уложила в пухлое дело несколько протоколов допросов и заперла его в сейф. Взяв со стола сумочку, еще раз окинула взглядом кабинет – все ли выключено, нет ли чего лишнего на столе. Хотя она никогда ничего не забывала, это вошло у нее в привычку. Вика давно поняла одну важную вещь. Можно забыть что-либо в суматохе дня – не сделать звонок, например. Всего и не упомнишь. И необязательно помнить о каждой мелочи отдельно. Просто нужно в конце рабочего дня задержаться на пару минут и подумать обо всем не сделанном за день. Таким образом, вспоминать придется всего один раз.

Она вдруг подумала, что ее шеф Зинченко может завтра запросить дело на проверку, а в нем находятся еще не подшитые и не внесенные в опись материалы. Разноса не будет, но носом прокурор ткнет обязательно.

Взять дело домой и привести в порядок?

Нет, лучше завтра пораньше встать, прийти на работу и все сделать до прихода Зинченко.

– Пока! – кивнула она дежурившему в прокуратуре сержанту милиции.

Сержант улыбнулся ей в ответ и проводил взглядом стройную фигуру. Когда за девушкой захлопнулась тяжелая дверь, он вздохнул и подумал:

«Интересно, она замужем или нет? Завтра прозондирую… Впрочем…»

Сержант еще немного подумал.

«А зачем ждать завтра? У меня под охраной дубликаты ключей от всех кабинетов, а в ее кабинете наверняка можно отыскать ее домашний телефон. И адрес. В ежедневниках всегда пишут домашние адреса и телефоны. Не носит же она с собой ежедневник!»

Сержант проверил помещения. Все правильно, Бородулина вышла последней. Еще немного подождав, он запер входные двери и подошел к узкому шкафу. После самарского пожара было принято решение дубликаты ключей от всех кабинетов сдавать под охрану сотруднику милиции, дежурившему ночью в прокуратуре, и над столом охранников прокуратуры появился этот шкаф, более похожий на пенал. За створками было около трех десятков вбитых гвоздей, на которых висели ключи с жестяными брелоками. Найдя нужный брелок с выбитым номером «24», сержант улыбнулся. Ему не терпелось покопаться в ее столе.

Он уже поднялся на второй этаж, как вдруг вернулся обратно. Поставил телефон на максимальную громкость. Вот теперь – можно идти.

«Если будут спрашивать – почему долго не подходил, скажу, что был в уборной… Нет! Скажу, что делал обход здания».

В кабинете едва заметно пахло туалетной водой. От этого запаха желание пошарить в ее столе только усилилось…

Бланки, бланки… Зачем им столько?

Расческа. Уже ближе…

Зеркало, помада. Сержант вывинтил тубус. Запах…

Он уже забыл, зачем пришел. Его волновал сам процесс.

Ага! Вот и ежедневник!

Сержант раскрыл его на первой странице и скис. Несмотря на анкетный смысл страницы, он не узнал ни ее домашнего адреса, ни телефона. В верхнем углу аккуратным почерком было выведено: «Бородулина В.». Все.

Дальнейший обыск стола ничего не дал.

Сержант разочарованно вздохнул, еще раз понюхал помаду и направился к двери.

Вдруг он резко остановился и взглянул в дальний угол кабинета. Что-то привлекло его внимание, и он некоторое время еще не мог понять, что именно. Наконец понял.

Из замочной скважины тяжелого советского сейфа, пережившего всех прокуроров области, начиная со времен разоблачения культа личности, торчал ключ.

Иногда не помогает даже самое простое правило. Иногда безопаснее вспоминать о каждой мелочи в отдельности, нежели обо всех на пороге кабинета…