Следующие рассказы Вампилов печатал в многотиражке, вероятно, без всяких обсуждений. А в начале лета Сашины юморески почти одновременно появились в газете пригородного района «Ленинские заветы», редакция которой располагалась в Иркутске, и в областной газете «Советская молодежь».

Чтобы читатель представил, с каким увлечением Вампилов писал рассказы, совмещая творчество с учебой в университете, игрой в студенческом оркестре, занятием спортом (он регулярно ходил в волейбольную секцию), выпишу даты публикации юморесок в трех названных газетах за годы, остававшиеся Саше до окончания вуза. Итак, в 1958 году напечатаны: «Железнодорожная интермедия» — 16 мая, «На скамейке» — в двух номерах 15 и 17 июня, «Стоматологический роман» — 27 июня, «Месяц в деревне, или Гибель одного лирика» — 10 октября, «На пьедестале» — 12 октября, «Финский нож и персидская сирень» — 1 ноября, «Цветы и годы» — 6 ноября, «Коммунальная услуга» — 23 ноября, «Девичья память» — 2 декабря, «Листок из альбома» — 14 декабря, «Шорохи» и «Грустный рассказ» (получивший позже название «На другой день») опубликованы под общим заголовком «Лужи в декабре» 27 декабря. В 1959 году напечатаны: «Эндшпиль» — 6 февраля, «Сумочка к ребру» — 22 февраля, «Настоящий студент» — 12 апреля, «Свидание» — 29 апреля, «Глупости» — 30 августа, «Исповедь начинающего» — 6 ноября. В 1960 году напечатан рассказ «Ревность» — 12 марта[14].

Многотиражка «Иркутский университет» была газетой «родной», поэтому большая часть юморесок опубликована Вампиловым на ее страницах. А почему Саша выбрал газету «Ленинские заветы»? Потому, что в ее редакции работали выпускники нашего университета. На их доброжелательность можно было рассчитывать. К тому же, по разговорам, руководил газетой человек внимательный и заинтересованный в свежих авторах. Так оно и оказалось: редактор Михаил Бобров всегда встречал Вампилова приветливо.

А с газетой «Советская молодежь» связи наши установились как-то исподволь. Ее журналисты традиционно считали студентов-филологов университета своим резервом. Нам поручали готовить материалы не только из вузов, но и с предприятий Иркутска, из сельских районов. Мы добывали информацию, нещадно эксплуатируя телефон или выезжая обыденкой в пригородные деревни. Эта наша роль зафиксирована в вампиловской записной книжице ехидным словом «Информушечники». И еще есть там отметка: «Гонорарьев — мастер короткого газетного жанра» (эта фраза прилипла к нашим языкам; говорили, например: «Знакомься, мастер короткого жанра такой-то»). Так что в редакцию этой газеты Саня шел бестрепетно.

Но одно утверждение в воспоминаниях и статьях о Вампилове не точно — о том, что в газете «Советская молодежь» его с самого начала «охотно печатали». Это не совсем так. Да, после зачисления Сани в штат этой газеты (30 октября 1959 года, когда он еще учился на пятом курсе) публиковать его рассказы тут стали чаще. А до этого дня Вампиловым было напечатано в «Советской молодежи» лишь шесть рассказов из восемнадцати, написанных к тому времени.

Но дело даже не в количестве. Читатели постарше помнят идеологическую зашоренность газет того времени и могут представить, как не соответствовали рассказы молодого Вампилова самому духу тогдашней печати. Газеты были полны очерков, статей, репортажей о грандиозных стройках Сибири. Иркутская область в этой панораме «преобразования природы» занимала чуть ли не центральное место. Только что вступила в строй первая ГЭС на Ангаре, строилась необычайная по мощности Братская электростанция, прокладывались новые железные дороги, тянулись тысячекилометровые высоковольтные линии электропередачи. Официальная литература торопилась запечатлеть «трудовые подвиги». Газеты, журналы, издательства печатали бесчисленные однодневки в стихах и прозе о современниках, выступающих исключительно в роли «положительных» героев. Было много надуманной романтики, фальшивого оптимизма. Глубинные, нередко трагические проблемы, неизбежно сопровождающие крупные таежные стройки, удаленные от обжитых мест, — варварское вторжение в природу, ужасающая неустроенность людей, тяжелый, изматывающий труд, — как правило, не находили правдивого изображения. Широкое хождение имели теории, что-де писатель, не бывающий на стройках пятилетки (или семилетки), не «изучающий жизнь», — автор так себе, нестоящий. «Мимо жизни — это значит теперь мимо стройки», — с иронией записал в свой блокнот Вампилов.

И вот в эти годы молодой автор пишет рассказы, в которых нет ни славных адресов, ни героев, желанных редакторам и критикам. А сюжеты-то, сюжеты…

Простодушная девушка-студентка принимает грабителя за милого шутника; литературный консультант переходит на другую работу, не в силах больше читать шизофренические стихи графоманов; робкий жених находит бешеный успех у будущей теши, сыграв негодяя. И герои-то все неприметные, иногда сомнительные люди: ночной сторож, пожилой пьяница, шалопаи-студенты, сапожник, вор, железнодорожный служащий…

Конечно, рассказы юмористические, в них и герои соответствующие, но юмор… юмор не легкий, не оптимистический, а чаще едкий и местами довольно черноватый. А между тем на вопрос Вампилова, выраженный в привычной для него форме на страницах записной книжки: «Молодой человек, заходя в редакцию: “Вам нужны Гоголи и Щедрины?”» — любой редактор тогдашней газеты, даже и «либерал», дал бы ответ, тогда же точно сформулированный поэтом-юмористом и распространившийся изустно:

А вы говорите: «Охотно печатали…» Университетской многотиражке жилось повольнее, ее редактор мог бы как-то защититься от домашнего идеологического надзирателя: помилуйте, это же творчество студента, будьте снисходительны…

А редакция областной газеты — та была строже. Бдительнее. И она, не раз случалось, отказывала Вампилову. Ну как опубликуешь, при общем тоне тогдашней печати, рассказ о страданиях человека после пьянки, с похмелья? Или ту же историю о молодом рецидивисте, нацелившемся снять часики со студентки, — один заголовок чего стоит: «Финский нож и персидская сирень». Или монолог старого сторожа, утверждающего, что ночью охрана не нужна, «воруют-то днем!» (читатели, как и дед, доподлинно знали, что по всей стране воруют днем).

Такое, конечно, отклоняли. Вампилов относился к этому спокойно. Может быть, уже тогда он вынес суждение: «Газетчики — рабы тенденции». Он умел слушать возражения, как и умел сохранять верность себе, своим убеждениям. Согласиться переделать рассказ против своей воли или попытаться «протолкнуть» его с помощью приятелей, которые уже завелись у Сани в молодежной газете, было ниже его достоинства.

Василий Прокопьевич Трушкин договорился в областном отделении Союза писателей посвятить очередную «литературную пятницу» творчеству членов нашего объединения. Мы, студенты-филологи, и раньше бывали на обсуждениях в иркутском Доме литераторов. Устроившись где-нибудь в дальнем углу и притихнув, мы глазели на известных в городе писателей, слушали их выступления, иногда довольно резкие. Незадолго до этого, например, обсуждались стихи Светланы Кузнецовой. Кто-то утверждал, что они слишком «камерные», и страсти вокруг этого разгорелись нешуточные. Поэтому Саня заметно волновался перед памятным вечером.