Настроение у Тимура Петровича отвратительное.

Ночью снились какие-то бесстыдные и тревожные сны. Проснулся совершенно разбитым, с изжогой и паршивейшим вкусом во рту, словно после жестокого перепоя. Зарядку делать не стал. Ежесекундно отплевываясь, долго чистил зубы, брился, а потом минут пятнадцать отмокал под прохладным душем. Проглотил аллохол, запил водой и рассосал квадратную таблетку ренни против изжоги.

На завтрак в кают-компанию не пошел.

Собрался было, но вдруг в коридоре увидел в спину идущих туда же Таню Закревскую и старшего пассажирского помощника Костю Беглова. Вечно подтянутый, с высоко поднятым подбородком, красивый и самоуверенный Беглов со спины показался Тимуру каким-то съежившимся, взволнованным. Наклоняясь к Тане, он что-то шептал ей на ходу, а она, даже не поворачивая к нему головы, быстрым шагом молча шла по служебному коридору.

Ивлев болезненно и безжалостно к самому себе вообразил, как они провели эту ночь, и когда в его воспаленном ревностью мозгу возникли какие-то грязноватые картинки, он остановился и, яростно презирая и проклиная самого себя, понял, что сейчас не сможет даже взглядом встретиться с Таней...

Вернулся в каюту, сварил чашку крепчайшего кофе. Выпил и в омерзительном состоянии направился в санитарную часть, в подведомственный ему корабельный «Ambulans».

А тут еще этот бугай из палубной команды приперся со своим вонючим, полусгнившим зубом...

Терапевту Эдуарду Юрьевичу за пятьдесят. Плавает на пассажирских судах уже двадцать шесть лет. Опытный и очень осторожный доктор. Про таких говорят: «Знает, где лизнуть, а где и тявкнуть...»

Но, на свою беду, Эдуард Юрьевич тявкать не умеет и смертельно всего боится. Поэтому главным врачом судна он никогда уже не станет. А вот насчет первой части пословицы — про «лизнуть» — Бога ради!.. Двадцать шесть лет непрерывного загранплавания в изнурительных условиях прошлого советского, да и сегодняшнего, доносительства и оголтелого берегового мздоимства тому порукой...

Двадцать лет тому назад женился на Ирине Евгеньевне. Но тайно.

Семьей тогда нельзя было в «загранку» ходить. Человек, на время покидавший советскую землю, должен был обязательно иметь мощный «якорь» на берегу. Жену, детей. Родителей...

Чтобы не пришла ему в голову шальная предательская мысль сбежать с судна и навсегда остаться за границей нашей необъятной.

Это сейчас в России идешь в турбюро и укатываешь куда глаза глядят. А тогда ни на одном судне — ни одной семейной пары. Хотя многие были там женаты и замужем. Но фамилии разные, брак не зарегистрирован, лицевые счета на квартиру отдельные, хотя дети уже институты заканчивали. На судне друг к дружке в каюты тайком шастали!

Вот такие были замечательные условия морских игр...

А все — ради грошового заработка: там купил — здесь продал. И чтобы не разлучаться надолго. Ну и любовь, конечно.

Эдуард Юрьевич с Ириной Евгеньевной только в середине девяностых, уже при «Посейдоне», расписались. На радостях даже в церкви обвенчались!

Дочка и сын со своей компашкой стояли тогда за их спинами в церкви, ржали чуть ли не до упаду. Веселились как могли, засранцы! Ни черта святого...

... Сейчас Эдуард Юрьевич только что закончил измерять давление у пожилой англичанки. Он снимает манжетку тонометра с ее дряблой старческой руки и говорит на плохом английском:

— Сто тридцать пять на восемьдесят... Можете участвовать в очередных Олимпийских играх.

— Спасибо, сэр, — улыбается ему старая англичанка. — А кофе с ликером мне можно?

— Не очень много и не на ночь.

— Я вам очень признательна, сэр, — говорит англичанка и уходит.

Тимур Петрович стаскивает с рук тонкие белые резиновые перчатки, бросает их в квадратный пластмассовый бокс для мусора и раздраженно громко спрашивает:

— Луиза, вы сменили редуктор на кислородном баллоне?

— Тимур Петрович, времени не было ни капельки!.. — разбирая коробку с лекарствами, отвечает Луиза.

— Бросьте все и немедленно смените редуктор! И проверьте батарейки в ларингоскопах...

Дверь медицинского пункта приоткрывается, и заглядывает электрик Валерик — верный и постоянный хахаль Луизы. Он делает ей какие-то таинственные знаки, пытаясь вызвать Луизу в коридор. Та сердито отмахивается, и Валерик исчезает.

Обиженная на главного, Луиза захлопывает прозрачные дверцы лекарственного шкафа и демонстративно отодвигает от себя картонную коробку с лекарствами.

Пытаясь разрядить возникшую нервную обстановку, Эдуард Юрьевич на всякий случай очень официально (служба все-таки...) обращается к жене:

— Ирина Евгеньевна, запишите в журнал посещений эту англичанку. Мистрис Памела Гаррисон, семьдесят один год. Пульс, давление в норме, практически здорова.

Но Тимур Петрович уже закусил удила:

— Секунду, Ирина Евгеньевна! Эдуард Юрьевич, мы же еще в прошлом рейсе решили, что будем сами заполнять журнал посещений. Чтобы потом не было никаких ошибок. Ирина Евгеньевна, почему у вас не готов набор для срочной операции?

— Что-нибудь случилось? — спокойно спрашивает старшая хирургическая сестра Ирина Евгеньевна.

В участливой и, как мерещится Тимуру Петровичу, издевательской интонации Ирины Евгеньевны явно слышится вопрос, обращенный непосредственно к сиюсекундному состоянию главного доктора. Дескать, «что это с вами, Тимур Петрович? Какая муха вас с утра укусила?..»

И, презирая себя за непозволительную в море роскошь обострения отношений с коллегами, Тимур Петрович все никак не может остановиться:

— Пока не случилось ничего! Но я же просил вас постоянно держать наготове наборы для экстренной трахеотомии, реанимации. Где они?!

Старшая хирургическая сестра украдкой смотрит на своего Эдуарда Юрьевича. Тот трусовато отводит глаза в сторону, делает вид, что с интересом разглядывает новые упаковки лекарств за стеклянными дверцами шкафчиков.

Ирина Евгеньевна понимает, что помощи ждать неоткуда, и отвечает главному доктору ледяным тоном:

— Если вы, Тимур Петрович, потрудитесь заглянуть в операционный блок, то увидите, что можете начинать оперировать сразу же после того, как только больной окажется на столе.

В воздухе повисает тяжелая обида.

Теперь Тимур Петрович в полной мере осознает свое ничтожество и только собирается раскаяться и попросить у всех прощения, как дверь медицинского пункта открывается и входит переводчица Таня Закревская.

— Всем, всем общий «здрасьте»! — весело говорит Таня. — Тимур Петрович, герр Зигфрид Вольф напомнил мне, что вы приглашали его осмотреть ваше врачебное хозяйство.

В дверях медпункта за спиной Тани возникает долговязая фигура старого немца-хирурга.

— Вообще-то я имел в виду вторую половину дня... — бормочет Ивлев, не глядя на Таню.