Игорь переступил порог с балкона в кухню и почувствовал, что действительно замерз. Включил электрочайник, прижал к нему ладони, постоял так минуту, а потом решительно подошел к шкафчику-бару, достал оттуда бутылку хорошего виски, полученного в подарок от шотландского коллеги физика, взял низкий стакан, наполнил его наполовину и решительно выпил.

Чем меньше в бутылке оставалось виски, тем более полярные эмоции овладевали Игорем. Его растерянность от осознания того, что нелепая игра шла не по его правилам, сменилась ступором безысходности, потом ему стало жалко себя несчастного, которого, наверное, никогда и не любили, и даже слезы наворачивались на глаза от осознания этого факта, да что уж греха таить! – они медленно стекали по щекам… Но на дне очередного стакана профессор Соломатин вдруг увидел рациональную идею и озвучил ее себе:

– А может, оно и к лучшему… Видишь, с помощью моей Сони все и выяснилось-то… Кто кому кто. Нашла дурака!

Он, шатаясь, побрел в спальню, прихватив в коридоре с полки свой мобильный. «Позвонить ей? Или не мешать? Не мешать слушать оперу…» – Игорь невесело посмеялся собственной шутке. Он улегся одетым на супружескую постель, и сон уже начал было накрывать его, как где-то внутри появилось ощущение, напоминающее жажду, потребность в чем-то неопределенном, но крайне необходимом. Игорь из последних сил прислушивался к своим ощущениям, пытаясь определить, чего именно ему хочется. Сон брал свое, и уже на его границе мужчина вдруг увидел, словно в тумане, лицо этой чудачки Яны, которую взволновала их история, Антонинина исповедь и ее собственное открытие относительно виртуальной Сони… И, засыпая, он даже почувствовал теплоту ее рук, сложенных на столе «замочком», которые накрыл тогда ладонью.

Еще утром Яна забрала из почтового ящика квитанцию на посылку, но добралась до почты уже после работы. Радовали ее эти рождественские дары или нет – она и сама не знала. Два раза в год она получала из Канады коробку или пакет с подарками – перед Новым годом и летом – ко дню рождения.

Конфеты, какая-то косметика, шарфик или перчатки зимой и несколько футболок, пестрых юбок и солнечные очки летом – таким был примерный набор знаков внимания, оказываемых отцом, точнее, его новой семьей, ведь собирали это, несомненно, женские руки – Надеждины или ее невестки.

На этот раз в пакете были черный свитер с яркими полосками, коробка конфет и альбом для фотографий. Она взяла свитер в руки – полезная вещь, особенно учитывая то, что на кухонном столе уже лежал билет на поезд на тридцать первое декабря. Так Яна решила в этом году вопрос празднования Нового года: ночь в поезде, а затем – заснеженные Карпаты, спуски с гор на лыжах, подъемники и снова спуски, новые люди вокруг, новые впечатления. Вот так и праздники пройдут. Полистала фотоальбом. В прозрачные кармашки-страницы были вставлены две фотографии.

«Постарел папа», – подумала Яна, но, к своему удивлению, не прониклась ни возрастными проблемами отца, ни тем, что рядом с ним улыбалось уже трое канадских внуков. Они давно существовали «где-то там», вне ее траекторий.

Прошло более десяти лет после их отъезда, не сказать чтобы в Канаде им жилось беззаботно, но редкие письма приносили Яне известия о том, что семья в конце концов устроилась, все нашли работу, имеют хорошее жилье и в целом довольны. Конечно, если бы она решила ехать следом, поставив отца перед этим фактом, вряд ли бы он возражал. Поэтому обвинять его в чем-то не приходилось. Сама так захотела. Выучилась. Похоронила бабушку. Вышла замуж. Развелась. Вытащила себя за волосы из пропасти депрессии. Может, тогда, в период, когда земля уходила из-под ног, к ней и залетали мысли бросить все и… Но так и не решилась. Тело после преждевременных родов и потери ребенка постепенно восстановилось, боль душевная и разочарование засиделись дольше, но и они сгладились. Жизнь, как ни странно, продолжается после любых испытаний, и ты шаг за шагом движешься вперед, снова учишься ходить, говорить, улыбаться себе и людям.

Отец несколько раз в год присылал рукописные письма (так и не подружился с компьютером и Интернетом, хоть и не такой уж старый, еще нет и шестидесяти), сообщал в нескольких предложениях новости, жаловался на здоровье, спрашивал, чем она занимается и какие у нее планы, но в гости больше не звал. Да Яна и не набивалась. Вспоминала его нерешительное предложение эмигрировать вместе с ними, потом его слезы в Борисполе и понимала, что варианты в ее жизни были, но каждый выбирает свой путь сам. Сам его и проходит.

Хотя, чего греха таить, нелегко ей было плыть по житейскому морю, зарабатывая себе на хлеб руками и выслушиванием десятков чужих историй, пропуская через себя людские боль и неприятности, будто своих ей не хватало. И казалось, что и собственный печальный опыт, женские слезы и семейные драмы с каждой новой историей будто резинкой стирали в ее воображении образ настоящего мужчины. Точнее, стирали веру в существование этого мужчины не где-то в сказках, фильмах и романах, а здесь и сейчас – в реальной жизни, в ее окружении, в ее родном городе, на тропах, которыми она ходит.

И все же Яне нравилось присматриваться к людям. В магазине. На улице. В транспорте. Додумывать их истории. Догадываться об их отношениях. Психологом она была бездипломным, не испорченным многолетним образованием. Была она интуитивным психологом «от Бога», к тому же умела слушать. А еще – создавать вокруг себя некое «поле равновесия и покоя», «поле целебных энергий», как сказала ей одна бывшая пациентка. Как это у нее получалось, трудно объяснить. Может, просто было дано. Дано быть кому-то нужной в трудную минуту. А это уже немало для осознания своего места в жизни.

Обо всем этом думала Яна, рассматривая то свитер, то фотографии большой улыбающейся канадской семьи. Но вдруг накрыла ее волна одиночества и жалости к себе, комок подступил к горлу, в носу закрутило, картинка в глазах расплылась, и Яне неудержимо захотелось почувствовать рядом крепкое мужское плечо, ощутить теплоту добрых рук, увидеть разумные неравнодушные глаза, услышать слова поддержки и любви. А может, самой качать на руках маленькое существо, растить его, беречь и защищать эту «плоть от плоти»…

Яна упала на кровать, обхватила подушку руками и разрыдалась. Плакала она долго и искренне, будто за последние годы накопилось в ней море этой соленой жидкости, которая пошла через край, лишь только Яна позволила себе слабину.

Постепенно рыдания затихали, она обессиленно всхлипывала и чувствовала, как накрывает ее сон. Из последних сил, не вставая с кровати, разделась, сбросила одежду на пол, завернулась в одеяло, скрутилась калачиком и притихла. Перед глазами проплыло лицо отца, каким он был еще в ее школьные годы, мамин портрет на гробе, перевязанный черной лентой, Надеждины умелые руки, неустанно хлопотавшие в кухне, очередь на регистрацию в Борисполе… Все это вылезло из тайников памяти и кружились перед ее внутренним взором.

«Заменить чем-то хорошим! Заменить», – в полудреме посоветовала сама себе Яна и сделала усилие, чтобы отодвинуть подальше эту карусель. И, уже проваливаясь в сон, увидела перед собой доброе спокойное лицо профессора Соломатина, его искреннюю улыбку, а еще будто почувствовала, как его теплая рука накрывает ее сплетенные пальцы. На сердце стало тепло и уютно, Яна расслабилась и поплыла в свои сны.