скажи», — то, может, получил бы ответ, как в «Волшебнике страны Оз»: «Лучше дома места нет».

Нет. Ему не нужна магия для победы. Это не Каир. Ему хватит навыков разведки.

— Мы не расскажем об этом, — произнес он с улыбкой, в которой, как он знал, Джош прочтет коварство.

3.

Каждое утро Надежда Федоровна Острохина вставала как на бой. На войне люди полагаются на планы и инструкции, дисциплину и упорство. Врага невозможно контролировать. Зачастую в ее работе невозможно контролировать даже исходные условия: удастся ли поспать в ночь перед заданием, каковы будут политические настроения, погода и прочее. Поэтому врагу, которым для Нади был весь мир, она старалась оставить как можно меньше шансов. Уязвимость снижается с подготовкой.

Когда она наконец вернулась в свою крохотную квартирку после того, как замела все возможные магические и физические следы, было уже хорошо за полночь, но все же Надя проснулась как обычно — в 5:29, за минуту до установленного на часах времени, — мягко выпрямилась и выключила будильник прежде, чем тот зазвенел. Чайник шептал на плите, пока она выполняла сто отжиманий. Пока чай заваривался, стояла в планке.

Она читала, пока пила вторую чашку чая и ела яйцо. Последние три недели она проводила за книгой «К востоку от рая»[18], причем читала ее уже во второй раз. Английский ей не нравился, но Стейнбек стоил того, чтобы это перетерпеть. В то утро она перечитывала главу о характеристиках света. Удерживала нож на подушечке среднего пальца правой руки, поставив оружие вертикально, кончиком вниз. Закончив главу, закрыла книгу и допила чай.

Чтение — как и любое упражнение: если заниматься им без продыху, оно уничтожает мышцы, которые желаешь накачать.

Таким было ее утро — даже после ночных блужданий по замерзшим улицам, когда она выветривала все мистические следы, которые агенты Пламени могли оставить на ней. Она пересекала мосты снова и снова, пока ее ноги не заныли, а сама она не очистилась.

И все же, на войне или нет, Надя хотела в этот день лишь сидеть за рабочим столом, перекладывать из папки в папку документы и пить крепкий чай до конца смены.

Но, естественно, придя в резидентуру, она обнаружила, что шеф Кометский ожидает ее за ее же столом в пустом кабинете.

— Товарищ Острохина! Как всегда рано, я погляжу. Ценю ваше усердие.

— Доброе утро, товарищ Кометский. — Она проверила груду писем в своей ячейке. Ничего срочного: ответы на информационные запросы, которые она отправляла вчера, — но, сортируя почту, она сумела опустить взгляд на стол и изучить документы — они показались ей нетронутыми. Конечно, она не оставляла ничего разоблачительного на своем столе, никто дураком не был, но если Кометский обыскал ее рабочее место и оставил знак, это могло подсказать ей, к примеру, что его интерес — личный: он не хочет вызывать команду из посольства, чтобы тщательно проверить ее бумаги. Беглый взгляд не обнаружил явных изменений.

— Я люблю начинать работу за день до того, как она сама примется за меня.

Его смех эхом отозвался в стенах бункера:

— Мне нравится такой подход. Идемте. Побеседуем в моем кабинете.

Она последовала за ним. На каждой горизонтальной поверхности в кабинете стояла как минимум одна шахматная доска. Он закрыл за Надей дверь. Она ожидала краткий инструктаж, переход сразу к делу, но, когда он захлопнул дверь, она обнаружила, что стоит в ожидании перед его пустым столом и слушает тиканье часов. Ей стало любопытно, наблюдает ли он за ней сзади: Саша не имел репутации сластолюбца, как некоторые другие ее командиры, но Надя не вчера родилась и знала, что репутация бывает обманчива.

Она обернулась. Саша стоял перед шахматной доской, балансирующей на стопке папок. Его рука парила над черным конем. Толстые пальцы судорожно сжимались и разжимались. Его указательный палец почти дотронулся до головы коня, но затем Саша отдернул руку так быстро, словно коснулся раскаленного железа.

— Не возьму в толк, товарищ, — сказала Надя. — Вы играете по переписке. Можете касаться фигур, если хотите, или двигать их. Ход не зачтется, пока вы не отправите его противнику.

Он взглянул на ее в изумлении, словно уже забыл, что она здесь. Надя могла бы обойтись и без такой второсортной уловки. Ведь он позвал ее в кабинет не для того, чтобы забыть о ней. И заставил ждать не для того, чтобы впечатлить своей властью: ни один сотрудник его уровня не опускался до такой мелочности. Своей рассеянностью и мягкой дядюшкиной улыбкой он хотел показать свою безобидную ранимость. Ладно, добрый Саша, вынужденно поставленный перед необходимостью порой проявлять жесткость.

— Наверно, мог бы, — ответил он. — Но я уважаю правила. Малейшее прикосновение — это долг. — С торжествующим смехом он снял коня и съел белую пешку. — Спасибо, что подождали, дорогая. Я высоко ценю вас: ваша работа в прошлом году была выше всех похвал. Вы образцовый гражданин и сотрудник.

— Благодарю вас, товарищ Кометский.

— Пожалуйста — Саша. Наедине можете звать меня так.

— Я лишь выполняю свой долг, — сказала она и, поскольку неразумно не подчиняться начальнику в его кабинете, добавила: — Саша.

— Конечно. — Он обошел свой стол, крутя белую пешку между большим и указательным пальцами. — Ваши разработки значительно продвинулись. Вы приобретаете оперативные навыки и уважение, а ваши случайные личные связи создавали минимальные трудности для безопасности посольства.

Надя не позволила себе напрячься, но и не расслабилась. Это не угроза. У нее были любовники, как и у других сотрудников. Физический мир требовал удовлетворения физических нужд. В том, что ее любовники настаивали — слишком часто — на неверной интерпретации природы ее или своих потребностей, не было ее вины: но ей не нравилось, что КГБ вмешивается в ее дела.

— Моя личная жизнь не мешает работе. Но мне не всегда удается находить партнеров, которые понимают, что я предпочту партию им.

— Вы не первая сталкиваетесь с этой проблемой.

Предлагает обыденное объяснение? Бесцеремонно отвергает ее оправдания? И так, и так? Ни то, ни другое?

— Рада узнать, что я не одинока.

— Отнюдь. Я планирую порекомендовать вас начальству.

Планирует. Так вот какова цель этой беседы. Показал и кнут, и пряник. «Какой стороной мне к вам повернуться, товарищ Кометский? Как далеко, вы хотите, чтобы я зашла?»

— Благодарю вас.

Кометский поставил пешку на промокашку на столе и слегка ее наклонил.