Мать бьет во все колокола. Директриса меня вызывает. Хорошо, что во время урока проклятой физики. Как глупо все же привлекать общественность! Я с матерью-то обо всем не говорю, а тут какие-то посторонние люди.

— У вас усталый вид, Наташа. Это плохо. Значит, вы не можете быть достаточно сконцентрированы для занятий.

Они все нам «вы» говорят. Относятся вроде как к взрослым. Обман это. Они боятся нас. Знают, какой у нас сейчас возраст, вот и стараются избежать конфликтов, столкновений — что вы? вы взрослые люди, мы нисколько не занижаем вашей взрослости, мы с вами на равных, на «вы». Это чтобы такой вот, как Флер, например, не дал по роже математику, как он сделал в бывшей школе. Математик сказал ему: «Фролов — ты дурак!» Флер встал, прошел между рядами парт и должен был выйти из класса — так мы все думали: ну, обиделся на «дурака» и вышел. А Флер размахнулся и как пизданул математика! Из класса вышел математик. Через несколько секунд Зося заорала «Урра!» и вывела нас всех из оцепенения. Что творилось! Мы тарабанили кулаками по партам, скандировали лозунги, вроде: «Даешь свободу! Да здравствует Флер! Мы не рабы, рабы не мы!» А пизда одна — отличница и жополизка — побежала за завучихой. Когда она уже к дверям подползала, кто-то швырнул в нее огрызком яблока и завопил: «Смерть предателям!»

— Школа дает вам общее образование. Элементарные знания, без которых вы никуда не денетесь. В наше время каждый человек должен уметь делить и умножать, быть грамотным.

— Я не говорю, что математика или физика ненужные науки. Я преклоняюсь перед талантом Лобачевского. Но ведь ясно, что я им не стану. А элементарные знания я получила уже в шестом классе. Вряд ли вычисление квадратного корня мне пригодится на сцене или в жизни.

Директриса вообще-то ничего, не сюсюкает.

— Кстати, о сцене. Вы не сможете поступить в театральный институт без аттестата.

— На вступительных экзаменах в театральный математики, по-моему, нет…

Как-то неуютно. Дипломы, аттестаты, сертификаты. Бумажки, бумажки.

— Наташа, вы захотели получить полное среднее образование — получайте. То есть посещайте школу регулярно.

Да уж что говорить! Нечего было в школу возвращаться! Шла бы работать… в булочную.

Возвращаюсь из школы одна. Иду вдоль канала Грибоедова. Вода зелено-желтая, и в ней листочки с лип, не зеленые уже. Дождь заморосил, а я и не почувствовала. По воде поняла. По маленьким кратерам, образуемым каплями дождя.

Хорошо, если бы за Горбатым мостиком, в огромном деревянном подъезде с тяжелыми дверьми, с низким фонарем над ними, жили бы мы — я и Александр. Я бы пришла сейчас, и он бы вытирал мне мокрые волосы, поцеловал бы в мокрое лицо… Почему он с матерью живет? И Захарчик тоже. Здоровые мужики, а с мамами. Хотя Захарчик очень мамин. Плечи у него не узкие, но опущенные, обиженные — губы такие бывают, уголки рта, — жалующиеся маме. Александру совсем не подходит жить с мамой. Даже смешно сочетание такое — Александр и мама. Он сам, как папа.

— Попалась птичка!

— Володя!

Над моей головой — прозрачный зонт куполом. Над поднятым моим лицом нависают усищи, горбатый нос и веселые голубые глаза.

— Ну что, романтик? Вижу, идет что-то длинноногое. Под дождем, без зонта. Наверняка стихи читала, а?

Он чмокает меня в щеку, берет под руку. Мы не виделись с самой весны. Володька не изменился, как всегда, в хорошем настроении, беззаботная улыбка. На плече — спортивная сумка «Адидас», резинка во рту. Такой же, как в первый раз, два года назад, когда мы познакомились.

Мне тогда только тринадцать исполнилось. Я шла к метро в белых обтягивающих брюках — не из-за моды, а потому что малы были, и в красной маечке. Он меня тогда — цап! — за руку. Свидание назначил.

— У меня тут работа рядом — новая спортивная школа. Погонял ребят и думаю, кого бы на обед пригласить…

Хорошо, что я сняла передник.

— Все вы, педагоги, такие — вам бы только муштру проводить! Я из школы, и меня тоже гоняли…

— Так ты в школу вернулась? Героиня! Удается совмещать? А как же возлюбленный? Вы очень неплохо смотритесь вместе.

Выходим на Театральную площадь. Дождь кончился, и Володька закрывает зонт. Нажимает кнопочку, и зонт съеживается, разбрызгивая с себя капельки веером.

— Но мы тоже неплохо смотримся, Натали.

Он поворачивает меня к витрине, и я вижу наши отражения.

— Володька, у тебя наверняка не меньше двух метров росту.

— Всего метр девяносто три. Ты, моя дорогая, тоже не лилипуточка. Небось мальчишки в школе под ногами болтаются, как футбольные мячи! Ну, так как насчет поесть?

— Неохота в центр ехать. Я в этом дурацком платье.

Сама я не думаю, что оно дурацкое, говорю так для Володи. Он всегда в прикиде.

— Ой, я тебя умоляю! Я с тобой и не в таких нарядах гулял. Тем более ты из школы — пикантно. Возбуждает.

На первое свидание я к Володьке приехала специально одетая повзрослев. В длинной юбке, материной кофте. Я даже лифчик надела и волосы в старушечью кучку собрала. Смех!

— Не хочешь в кабак, можем пойти к моему приятелю. Он мне ключ от квартиры оставил. Я же тебе не сказал! Я женился, Натали. Представляешь?

Не представляю. Хотя… Володька и при жене, и при куче детей останется ебарем и гуленой.

— Итак, покупаем поесть и идем к нему. Как раз недалеко. Я знаю новый способ приготовления курицы — пиздец! Пальчики оближешь!

Мы идем на другую сторону площади, к гастроному. У меня странное отношение к Володьке. Никакое, и в то же время, как к родственнику. Он как бы свидетель моего взросления.

Володька — такой энергичный! Покупает венгерскую курицу. В упаковке с разноцветными этикетками. Две бутылки немецкого вина.

— Может, сыр? Или нет, от сыра толстеют. А ты вроде в форме, насколько я могу видеть…

Ты увидишь и получше. Мы стопроцентные спортсмены. Никаких эмоций — голый спорт. Ебля.

Володька не такой, как Александр. Все у него высчитано. Друзья подобраны. Только центровые, с деньгами, связями, машинами, квартирами. Никаких мешающих развитию карьеры увлечений.

Сижу на высоченном табурете — как в барах. Володька распаковывает «венгерочку», духовка накаляется. В этой однокомнатной квартире все — вплоть до зубной щетки — фирменное. В комнате полки ввинчены в стену — черно-белый пластик с металлом. По ним раскиданы начатые блоки сигарет — американских, конечно. Флакон одеколона «Табак». Пластинки, кассеты…

— Сейчас самое важное. Обмазываем цыпу маслом, солим и перчим. Да, засунем ей и в попку маслица! Как Брандо в «Последнем танго в Париже» — девочке. Фильм — класс! Смотрел в Доме кино на закрытом просмотре… Теперь заворачиваем ее в фольгу и кладем в печь. Ждем тридцать, а может, меньше — я еще не профи в этом деле — минут. И идем в комнату.