Как оказалось, после того, как я отказался делать заказ в Бруклине, это не понравилось местной мафии. Ее, почему-то именно в этом районе называли «Коморрой», но так или иначе, буквально через несколько дней, после того, как первая партия новых костылей была отправлена в местный госпиталь, на меня попытались грубо наехать.

На нашей с матушкой усадьбе, вдруг появились пяток автомашин, из которых вышли вооруженные автоматами люди, и вызвав меня, в грубой форме потребовали оплатить их беспокойство. Мотивируя это тем, что раз я открыл выгодное производство то я обязан выплачивать им…

…На сколько оказались велики их аппетиты, я так и не узнал, потому что спустя мгновение, практически из каждой щели высунулись стволы огнестрела, тут же замеченные бандитами. А еще через мгновение в воротах показался пусть несколько устаревший, но тем не менее вполне рабочий броневик, вооруженный крупнокалиберным пулеметом. И все это стало шоком не только для меня, но и для макаронников, которые прервали свою речь, буквально на полуслове. А вскоре во двор въехала еще одна автомашина, и вышедший из нее человек, на чистом итальянском, объяснил налетчикам, что они находятся на территории немецкой общины, и если не желают кормить акул в проливе, то тотчас сложат оружие и выметутся отсюда в мгновение ока, а следующий раз трижды подумают стоит ли связываться с ее жителями. В противном случае, ему придется отдать команду, и в Бруклине начнутся тяжелые дни.

Уж не знаю, на чем именно был заработан авторитет, но как мне после перевели состоявшийся разговор, с кем-кем, а с немцами итальянцы совершенно не горели желанием связываться. И поэтому, после взаимных расшаркиваний, тысячи извинений и тому подобного, быстренько поскидывали в кучку свои автоматы и прочее стреляющее железо, и рассевшись по машинам с визгом вылетели за ворога.

В общем все завершилось вполне благополучно, во всяком случае для меня. Правда на следующий день, к нам заехал представительный мужчина, который по словам матушки являлся выборным главой нашей общины, и мы с ним долго беседовали, затронув несколько тем производства и безопасности. Получалось так, что на нашей территории, я могу заниматься чем угодно, что не пойдет во вред для его жителей. Тем более, что я далеко не чужой здесь. Во-первых, я чистокровный немец, а во-вторых, приемный сын уважаемой всеми врау Фридман. (Здесь на территории общины было принято обращаться на немецкий манер. То есть к женщинам — Фрау, а мужчинам — Герр), да и вообще беседа проходила на немецком языке. Если же, для своих задумок, я буду нанимать в работники местных жителей, что я собственно и сделал в начале, то ко мне не будет вообще никаких претензий. Ну и я имею право заниматься благотворительностью на нашей территории, что тоже, только приветствуется, и часть моих пожертвований, причем не важно, как я их осуществляю, в денежном или каком ином виде, как раз и используется для охраны ее жителей. В общем мы прекрасно пообщались и мирно разошлись по своим делам. Больше всего меня разумеется поразила мгновенная реакция охраны территорий, но чуть позже оказалось, что все Нью-Йоркские мафиози давно известны. Разумеется, не полиции, хотя и ей возможно тоже, а тем людям, которые осуществляют охрану порядка на нашей территории и потому стоило нескольким автомашинам пересечь ее границы, как об этом сразу же стало известно тем, кто отвечал за безопасность. А наша община, хоть и не стремится к тому, чтобы ее считали мафиознам формированием, но тем не менее достаточно хорошо и оперативно охраняет свои территории от посягательств извне. Кстати, как я понял чуть позже, тот броневик, оказывается является музейным экспонатом. И в то время, когда не бывает задействован в подобных операциях, мирно стоит на каменном пьедестале, у входа в местный музей. Наверное, тоже самое можно сказать и о легком французском танке, покоящемся по соседству. А почему бы и нет. Вроде бы по сегодняшним законам нельзя иметь в частных руках тяжелое вооружение. А так это всего лишь музейные экспонаты. А то, что они на ходу, и вполне боеспособны, это уже чьи-то воспаленные фантазии.

Хотя все завершилось, вполне благополучно, большого желания продолжать производство у меня не имелось. То есть, я не отказываюсь от начатого производства, но и увеличивать выпуск продукции я тоже не хочу. И дело не в том, что могут появиться какие-то бандиты, желающие заполучить свой кусок от моего пирога. Просто заниматься одним и тем же несколько скучновато.

С другой стороны, судя по отзывам, полученным из госпиталя, костыли действительно пришлись по нраву очень многим, и при себестоимости в полтора доллара, улетали как горячие пирожки по шесть. А почему нет, если обычные костыли, которые сейчас повсеместно используются стоят столько же, почему более удобные и легкие, я должен продавать дешевле?

Матушка, хоть и молчала, но я чувствовал, что ей не слишком нравился шум, от производства, появившегося в нашем гараже. Поэтому, встретившись в очередной раз с главой нашей общины, я решил вопрос с новым помещением, и продолжением производства. А учитывая то, что самому заниматься всем этим не было никакого желания, я просто оформил лицензию на производство с условием выплаты мне сорока процентов дохода. Это было немного, чуть больше себестоимости самого костыля. Опять же на производстве были задействованы местные рабочие, что поднимало мой статус, да и часть дохода шла прямиком в общину, что избавляло меня от многих проблем. Но я тут же предупредил главу о том, что вряд ли производство окажется долгим. И дело даже не в том, что, если поступившее предложение меня устроит, то я продам генеральную лицензию, какому-нибудь крупному предприятию. а в том, что тот производитель, наверняка снизит цену из-за массовости продукции, и конкурировать с ним будет очень сложно. Глава прекрасно, все это понимал. Благотворительность — благотворительностью, но бизнес есть бизнес. На этом мы и расстались.

Лицензию я продал уже через месяц, после того, как закончилось испытание моих костылей, и госпиталь дал самые благоприятные отзывы. Продажа была признана удачной во всех смыслах. Генеральная лицензия на производство костылей, сроком на десять лет, обошлась покупателю в один миллион восемьсот пятьдесят тысяч долларов. Кроме того, был заключён договор о том, что мне выплачивают пять процентов от продажной стоимости каждого выпущенного костыля, при условии, если их количество не превышает одного миллиона в год, или трех процентов, если это число превысит миллион штук. В