– Что сразу? – нахмурился Грач.

– Да ничего! Я вас спросил, что сделали маленькие дети советской власти.

– Ну это надо! – возмутился старый механик. – Я откуда знаю? Я тебе что, райком?! Ты что пристал?!

– А если вас… вот так же… ни за что выселят? Мне тоже нельзя будет спросить? Вдруг мне захочется за вас заступиться?

– Я старый, куда меня выселят? – Грач замолчал, глядя на Енисей. – Ты, Егор, тут аккуратнее… пески впереди, скоро надо будет налево перебивать, а потом уже направо к поселку… Пойду старпома разбужу, скоро его вахта!

– Да я сам, Иван Семеныч, знаки же береговые стоят… – попросил Егор.

Но механик, нахлобучив ушанку, уже вышел из рубки. Егор включил радио. Померанцев починил и рацию, и радио. Повертел ручку настройки, иностранные станции зашипели, заголосили, потом «Маяк» заговорил по-русски:

«Израиль подписал временное перемирие с Сирией… Началось строительство киевского метро, пройдены первые метры проходки, состоялся митинг… На Украине готовятся к сбору озимой пшеницы…»

Огромная страна, думал боцман, разглядывая грязную снежную пробку небольшой тундровой речки, по которой бегал грязный же, еще белый песец, гуси летали, утки, солнце не заходило. Боцман улыбался чему-то, чему и сам не знал, но приятному – жизнь перед ним открывалась громадная и интересная, такая же, какой громадной была его прекрасная Родина. Года через два-три денег подкоплю и поеду в отпуск в Москву, на метро покатаюсь…

Началась небыстрая, не зависящая от команды «Полярного» работа. Подводили лихтер к поселку, ставили на разгрузку, иногда сами выгружали, за что шла доплата к окладу, но чаще отсыпались, ходили в магазин, если он был, в пекарню… Везде было полно девчат. Белокурых в основном. Потом шли к другому поселку или колхозу. И опять ставили лихтер под разгрузку.

Погода баловала, было ветрено, солнечно и тепло. Только пару раз поштормило несильно. Наступало лето, рыбы везде было много, и стоила она копейки. За рубкой «Полярного», обернутые марлей от мух, вялились большие куски осетров, десяток метровых стерлядей истекали жиром. Нина Степановна котлеты вертела, жарила-парила. Отъедались вволю.

К середине июля пришли в Сопочную Каргу. Это был последний пункт. Лихтер остался разгружаться, а «Полярный», прихватив на гак тупорылую баржонку с полусотней тонн угля и две большие местные лодки, отправился к речке Тундровая, на другую сторону мелкого и просторного для штормов Енисейского залива.

Шли ходко, вода была чище, чем в Енисее, светло-зеленая, бурун за кормой – белый. Вокруг вполне морские уже пространства волновались. Воздух был плотный и по-заполярному холодный. Дул несильный северо-восток, как раз вбок буксиру, покачивало изрядно, волны и на палубу доставали. Небольшие льдины и бревна болтались по всей акватории.

– Хорошо бежим! – Белов даже обернулся, чтобы убедиться, что сзади нет лихтера. – Сейчас еще лодки сбросим… А-а?! Семеныч?! Хорош у нас буксирчик!

– Дак как не хорош?! Машина ровненько, легко поет. Прямо барышня с пальчиками… – Грачу самому понравилось свое сравнение, повернулся к капитану. – У немцев в Дорофеевском рыбы хорошей возьмем! Там совхоз Карла Маркса, а мы с Гюнтером кунаки! Немцы лучше всех рыбу солят! Я раньше думал, они, мол, с Волги, и поэтому с рыбой так. А как-то разговорились с Гюнтером, а он смеется: мы, говорит, в заволжских степях жили – самые лапотные крестьяне, у нас даже плавать не все умеют.

Белов внимательно присматривался к чему-то впереди. Руку на машинный телеграф положил, как будто раздумывал – потянуть-нет, но вот перекинул сначала на малый и тут же на стоп. И, подумав секунду, – на задний ход. Сам быстро выкручивал штурвал.

– Что такое? – Иван Семеныч сполз с высокого стула и, щурясь, сунулся к самому окну.

– Мель или торос такой? – капитан напряженно глядел вперед.

Грач вышел из рубки, рукой прикрылся от солнца:

– Льдина, Сан Саныч, морская. Не дай бог в такую влететь…

К речке Тундровая добрались без приключений. Подходили на самом малом, на носу и по правому борту работал с лотом матрос Климов. Резко забрасывал гирьку вперед по ходу судна. Тонкий, размеченный саженями и полсаженями линь быстро уходил в глубину.

– Четыре! – кричал Климов, обернувшись к рубке.

Это означало, что под корпусом восемь метров – старпом вел буксир по едва заметной струе, которую давала втекающая в залив Тундровая. Когда до берега осталось метров триста, Климов выкрикнул: «Три!» Белов застопорил машину и вышел из рубки.

– Отдавай правый! – махнул боцману.

Загремела цепь. Подработали, растянулись, чтоб не гоняло, на якорях. Стали спускать шлюпку. Белов, не вмешиваясь, наблюдал за работой команды. Когда стали разворачивать шлюпбалки за борт, одну заело. Егор пытался свернуть силой, но Климов с неожиданной ловкостью для его широкой и словно костяной спины, нырнул под шлюпку, что-то там освободил и легко довернул балку. Егор с Сашкой травили помаленьку. Шлюпка медленно опускалась с невысокого борта.

Грач пришел с потертой кирзовой сумкой, в которой что-то лежало, и с пустыми мешками под мышкой. Сели в шлюпку. Она была еще родная, морская, с длинными, хорошо сбалансированными веслами. Уверенно держалась на волне. Климов легко наваливался на свое весло, улыбался. Егор сидел на соседнем, поглядывал на приближающийся берег.

13

Жилье было вырыто в береговом откосе. Рядом низкий длинный стол и лавки кое-как устроены из плавниковых бревен. В костре дымились головешки. Два босоногих мужика подошли по воде, прихватили шлюпку и потащили на берег, проваливаясь в илистый песок. Один был высокий, другой – наоборот, маленький и щуплый, как подросток.

– Ну что, враги народа, чем богаты? – выбирался из шлюпки Грач, протягивая мужикам руку.

– У нас врагов нет… все малосрочники, – высокий и большерукий дядька с небольшим пузцом улыбался напряженно и растерянно, будто не знал, можно ли ему улыбаться.

– Да я чай вижу! Это я шутю, – присел Грач к костру. – Вас тут двое, что ль?

– На рыбалке люди, – поспешно пояснил мужик. – Давай, Ваня, поставь кипятку!

Высокий был в пиджаке, давно потерявшем форму и цвет, и в улатанных, закатанных до колен штанах. Грязные босые ноги, стеснительно косолапя, чавкали по грязи. Маленький мужичонка с плоским раскосым лицом присел к костру, подкинул дров, схватил чайник и мелким шажком побежал натоптанной тропинкой к речке.

– Можно посмотреть? – показал Егор на вход в зимовье.

– А чего там смотреть, смотри дак… – кивнул мужик и опять осторожно улыбнулся.

– Вы старший? – Белов не без брезгливости разглядывал грязный босяцкий стан.

– Я бригадир буду. Алексеев. По указу «четыре шестых»[32], семь лет. Мы тут на командировке. Рыбачим, получается. – Мужик все продолжал оправдываться перед кем-то.