Утром девятого дня суета в связи со скорым прибытием, всеобщие поздравления. Моя сумочка пухнет от визиток:

– До скорого!

– Мы свяжемся с вами!

– Не забудьте о встрече!

– Организуем коктейль в вашу честь!

(Я больше никогда не встречусь с этими людьми.)

Проходим мимо статуи Свободы. В тумане вырисовывается Нью-Йорк со своими небоскребами, ставшими привычными по кино. К нам подплывает крохотное суденышко. В бинокль вижу, что оно забито фотографами.

– Ради Франциска Гэ и вас. Комиссар добавляет.

– Не двигайтесь.

Вскоре включается бортовой динамик:

– Миссис Марсэ просят пройти в каюту капитана.

Я немного побаиваюсь, хотя горжусь, что уже не «просто человек».

Первый американец на бегу хватается за поручень рядом со мной и, задыхаясь, представляется: «Мистер Пренс».

Понимаю, что он представитель R.K.O. Едва-едва владеет французским. Приехали! За ним следует толпа фотографов, киношников и носителей необычных аппаратов, ручки которых они крутят, со вспышками.

Репортеры и интервьюеры говорят все одновременно. Я собираю все свои знания английского: «Sorry. But I don’t speak English»[106]. Все разом застывают. Поражены! Неужели бросят меня? Нет! Профессиональный долг! Они обрушиваются на меня с новыми требованиями. Вновь осыпают вопросами, трогают мою одежду. Приходится защищаться от тех, кто пытается схватить меня за колени. Мистера Пренса не видно и не слышно. Так продолжается три часа. Три часа! С ума сойти можно! Меня больше всего заботит багаж.

Потом, как по сигналу, мои мучители исчезают. Мистер Пренс ведет меня на таможню, ее считают здесь свирепой, но у меня письма от «французских властей». Таможня любезно склоняется в поклоне.

Меня поселили в гостинице «Уолдорф Астория» на 24-м этаже (24-м!). В сверхскоростном лифте у меня после одиннадцатого этажа начинает звенеть в ушах. Апартаменты заказаны R.K.O. Мистер Пренс должен заполнить многочисленные формуляры и дождаться разрешения принять меня с почестями.

Короткий вестибюль переходит в студию, заполненную цветами и скрытыми и открытыми лампами. Не говорю уже о корзинах с фруктами. Императорская спальня сообщается с ванной комнатой с множеством сложных приборов.

(Придется потратить немало времени, чтобы понять, что некое туалетное устройство расположено в ванной, а шкафчики набиты мылом, салфетками для снятия грима и прочим.)

Мистер Пренс оставляет меня. Тут же звонит телефон, в трубку я могу повторять лишь: «Sorry… I don’t…» – и обреченно трясти головой. Вешаю трубку.

Эка важность! Жизнь прекрасна! Я напеваю, меняя туалет. Сундук-кабина уже прибыл. Коробки с шампанским едва заметны в этом огромном пространстве. Все, на что я надеялась! Меня принимают как звезду.

Обед в ресторане-дансинге «Сторк-Клаб». Меня сопровождает мистер Пренс. Я не без удивления вижу на экране телевизора… прибытие «Грасса», идущего пока далеко в море. Высадка Франциска Гэ. Потом… надо же! Нет? Это же я! Пралин на палубе, Пралин в каюте капитана. Мистер Пренс представляется ей. Она выдерживает натиск фотографов. Она возвращается в свою каюту. Ее багаж проходит таможню. Телевизионная камера, похоже, следовала за мной по пятам! Если бы я знала! Хорошо еще, что я выкрутилась без особых потерь!

– Хотите потанцевать? У вас есть бой?

– Может быть.

Пытаюсь по телефону связаться с кем-нибудь из корабельных псевдоухажеров. Ни один не отвечает! Дозваниваюсь до Фернандо Боска. Он приедет!

Я почти не ощущаю, что попала в другую страну, с удовольствием перекидываюсь несколькими словами с одним из официантов бара, чистокровным бельвильцем, невероятно счастливым, как говорит, от своего пребывания в Нью-Йорке, где есть работа. В демократической стране! Доказательство – он угощает нас! (Видели ли вы такое в «Фуке»![107]) Возвращаюсь, чтобы переодеться. Вечернее платье и плащ из белого песца. Я «прекрасна». Вечер заканчивается в «Клубе 21» (вроде «Максима», но закрытый), где я наконец знакомлюсь с очаровательной миссис Пренс. Фернандо Боск, во фраке и с орхидеей в петлице, присоединяется к нам. Танцы, шампанское. Звездная ночь.

Возвращаюсь в номер в два часа ночи. На ногах с пяти утра. Постель жестковата. Я бы заснула, не будь утомительной жары и тщетных попыток открыть окно.

В Нью-Йорке я проведу двенадцать дней, торопливых, одуряющих. Ритм жизни в три раза быстрее, чем в Париже. Буквально сваливает с ног!

Визит, к счастью вместе с мистером Пренсом, к мэру Нью-Йорка для передачи ему пресловутых бутылок шампанского. (В пути разбилась еще одна бутылка, что наполняет меня нехорошими предчувствиями.) Я на ломаном английском произношу три слова. Он благодарит меня, хотя я ничего не понимаю. Двадцать фотографов. Потом статьи, мое лицо во всех газетах почти каждое утро во время моего пребывания. Один или два раза мне посвящается первая страница в их альбомах, которые называются здесь газетами, те же форматы, что для глав государств или знаменитых убийц.

Посещение студии R.K.O. Гигантское здание. Путешествие по тридцати шести кабинетам, где каждый любезно пытается хоть что-то объяснить мне на английском. Я улыбаюсь с умным видом, подписываю множество фотографий. Каждый соперничает в обходительности. Таково предписание!

– Ну не совсем! – уверяет меня Пренс. – Вы очень нравитесь!

Похоже, все из-за контраста. Те, кто приезжал до меня, злоупотребляли ситуацией, торговали своим позированием, получали за рекламу из рук в руки (что запрещено у нас).

Я опасаюсь этого, кроме того, в качестве карманных денег мне дают всего несколько долларов. С этим не разгуляешься, вынуждена ограничить себя в тратах, покупаю сувениры, почтовые открытки, звоню Мишелю в ответ на его звонки. Краснею от стыда: «почтовая открытка для мамы» была не первой покупкой.

Пренс разрешает принять предложение магазина «Массис». Я должна представить перед публикой их коллекцию. Снова гигантское здание, вдесятеро больше «Самаритена»[108]. Их коллекция (шикарное готовое платье) показывается в каком-то холле перед несколькими сотнями лиц, то и дело меняющихся (женщины приходят на представление после совершения покупок).

Показ длится с 11 до 15. (Никакой еды. Умираю от голода.)

О моем участии сообщают плакаты. Остальные манекенщицы разглядывают меня без какой-либо враждебности. Безупречные девушки, словно созданные по одной выкройке. Показывают честно, без выкрутасов. Платья приятные, но банальные. И никакой одежды на разное время дня. Американская женщина, когда уходит из дома, отправляясь в бассейн, уже не возвращается. (Слишком далеко.) А потому с утра одевается, как если бы шла на званый обед. Ересь!