Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поднеся к своим изящным ушкам серьги, сделанные из серого жемчуга и вставленные в оправу наверняка каким-нибудь известным ювелиром, княгиня, засмеявшись, повернулась к Надин:
— По сто тысяч франков с каждой стороны, моя голубушка!
На пальцы она надела три кольца, украшенных бриллиантами в платиновой оправе.
— Еще четыреста-пятьсот тысяч франков, — продолжала она.
Надин, открыв один из больших футляров, подносила своей госпоже широкий золотой браслет, благоговейно придерживая его в руках.
Но княгиня жестом отклонила украшение:
— Нет, Надин, на балах уже не носят золотых браслетов.
Вздохнув, молоденькая черкешенка тихо произнесла:
— Как жалко! Вы могли бы выглядеть еще богаче с этим прекрасным украшением!
Соня Данидофф, помолчав секунду, неожиданно воскликнула, широко улыбнувшись и обнажив свои ослепительно белые зубы:
— Ты будешь сейчас довольна, Надин. Мы дополним туалет княгини, украсив ее плечи ожерельем с тремя нитями жемчуга…
И Соня Данидофф приложила к своей белоснежной груди сверкающее ожерелье, представ в такой красоте, в какой Надин еще никогда ее не видела.
— Вы похожи на святую деву Марию, которую можно увидеть на наших иконах, — прошептала Надин, опускаясь от волнения на колени…
— Боже мой! Это же богохульство, Надин, я всего лишь смиренное человеческое создание.
И, продолжая перебирать свои драгоценности, забавляющие ее не меньше, чем служанку, которой было трудно представить подобные суммы, княгиня добавила:
— Закончим с туалетом, Надин, итак еще одно украшение, которое оценивается в два миллиона франков!
Своими точеными пальцами Соня Данидофф застегнула на затылке жемчужное ожерелье. Княгиня еще раз посмотрелась в зеркало и осталась довольна собой, уверенная в эффекте, который она произведет на Томери, ее будущего мужа.
Она набросила на плечи роскошную соболиную шубку, которая была не лишней в этот прохладный апрельский вечер, и приказала Надин подать автомобиль…
— Дырявая Башка! Дырявая Башка!
Мамаша Косоглазка зря орала и надсаживалась от крика, в ответ стояла тишина.
Безобразная мегера, открыв дверь лачуги и выйдя за лавку, чтобы окликнуть своего напарника в темном коридоре, выходящем на площадь Дофин, вернулась, бурча под нос ругательства, в кухню — маленький закуток под лестницей.
— Где его черти носят, этого дурака? — ворчала она, смакуя из чашки напиток, который она сделала сама, плеснув в оставшийся на дне кофе изрядную порцию рома.
Было около одиннадцати часов вечера. Вокруг стояла абсолютная тишина, и визгливый голос мамаши Косоглазки резким эхом раздавался по всему дому.
Отпив немного из чашки, старая торговка краденым минуту помолчала, затем вновь подошла к выходу в коридор:
— Дырявая Башка, черт тебя возьми! Дырявая Башка!
На этот раз мегера орала уже диким голосом.
Дырявая Башка по-прежнему не отзывался.
— Он не может быть в своей хибаре, — разговаривала сама с собой старуха, — иначе, несмотря на его тупость, он услышал бы меня и пришел…
Косоглазка пожала плечами и продолжила:
— Наверное, таскается где-нибудь, но где? От него ничего не добьешься, он же через пять минут забывает, что он только что делал… Ладно, черт с ним, обойдемся без него…
Торговка краденым с острова Сите вернулась в магазин и собралась взяться за работу, когда дверь, ведущая на набережную, резко распахнулась и в помещение ввалился какой-то субъект, запыхавшийся и взмыленный после быстрого бега.
Вбежав со всего разгона в полутемную комнату, посетитель остановился, оглядываясь по сторонам.
Мамаша Косоглазка, которую ее профессия научила быть осторожной и недоверчивой, на всякий случай вооружилась первой попавшейся под руку вещью. Ею оказалась сабля, старая кавалерийская сабля, валявшаяся среди другого хлама, выставленного на продажу.
Это было ошеломляющее и одновременно комичное зрелище: старуха, держащая в руках грозное оружие, которым она даже в случае необходимости не могла бы воспользоваться. Но у прибывшего не было дурных намерений, совсем наоборот. Отступив на пару шагов, он оперся о стол и вытер пот со лба, по-прежнему не в состоянии что-либо сказать, настолько частым было его дыхание.
Мамаша Косоглазка, внимательно присмотревшись, узнала его.
— А, — пробормотала она, — это ты Рыжий… Ты, однако, запоздал… Я тебя жду уже полчаса! Эрнестин будет здесь через пять минут. Из-за чего ты задержался?
Внешность человека, которого мамаша Косоглазка назвала рыжим, действительно соответствовала кличке.
Его коротко постриженные волосы, росшие на круглой голове, были ярко-рыжего цвета с красноватым оттенком. Одутловатые щеки и нос картошкой были обильно усыпаны веснушками, подбородок чисто выбрит и отливал рыжим. Наконец, над маленькими глазками-буравчиками нависали рыжие брови, дополняющие звериный облик субъекта.
Вошедший был с непокрытой головой, под черным залатанным пиджаком виднелся жилет с металлическими пуговицами, по швам брюк были пришиты желтые лампасы. Его профессию можно было определить с первого взгляда, он, наверное, был слугой, возможно, судя по ливрее, лакеем в каком-нибудь богатом доме.
Отдышавшись, человек еще все-таки не чувствовал себя уверенно в берлоге мамаши Косоглазки.
Время от времени он вытирал лоб, но крупные капли пота вновь и вновь появлялись на его узком лице. Он продолжал дрожать всем телом и беспокойно поглядывал из-под насупленных бровей.
Мамаша Косоглазка, не обращая внимания на эти мелочи, спросила его напрямик:
— Давай, выкладывай, с добрыми или с дурными вестями ты пришел?
Человек невнятно пробормотал:
— Как посмотреть! Хотя, скорее, с добрыми…
В глазах старой торговки краденым мелькнул алчный огонь:
— Значит, наша дамочка нацепила свои побрякушки?
Рыжий утвердительно кивнул головой.
Мамаша Косоглазка, по-видимому, хотела заслужить расположение Рыжего и заставить его разговориться, потому что, сходив в заднюю часть лавки, она вернулась оттуда со стаканом рома.
— Выпей, — сказала она, — это тебя взбодрит.
Выпив наполненный до краев стакан, Рыжий, казалось, немного успокоился.
Наконец он начал объяснять:
— Я не мог прийти раньше, мамаша Косоглазка, мне нужно было подождать девчонку…
— Как, кстати, ее зовут? — спросила мамаша Косоглазка, которая любила вникать во все подробности.
Рыжий четко произнес:
— Надин!
И добавил: