— Мне надо выяснить кое-что. И, пожалуйста, ничего мне не говори, — сразу же предупредила меня Кристина.

Я прикусил язык. Вот именно такие отношения продолжались между нами уже который месяц. Я заметил, что глаза у Кристины покраснели. Очевидно, она только что плакала.

— Сейчас ты занимаешься очередным расследованием убийства, Алекс. Наверное, это хорошо. Ведь это твоя жизнь. Очевидно, ты очень способный детектив.

Я не мог дольше молчать:

— Я же предлагал бросить работу в полиции и заняться частной практикой как психолог. Я сделаю это, Кристина.

Она нахмурилась и отрицательно покачала головой:

— Это такая честь для меня!

— Я не собираюсь с тобой бороться. Ну, прости, что перебил тебя. Продолжай, пожалуйста.

— В Вашингтоне у меня больше нет никакой жизни. Я постоянно чего-то боюсь. Вернее, не боюсь, я нахожусь в каком-то ошеломленном состоянии, как в ступоре. Я даже возненавидела свою школу. У меня такое ощущение, что кто-то отобрал мою жизнь. Сначала у меня отняли Джорджа, потом эта история на Бермудах. Теперь мне страшно даже подумать о том, что в один прекрасный день Шефер все-таки доберется до меня.

Я снова не выдержал:

— Он не посмеет явиться сюда, Кристина.

— Не говори так! — Она повысила голос. — Ты же ничего не знаешь! Так какое право ты имеешь утверждать, что он не придет за мной?!

Я почувствовал, что в легких у меня кончается воздух. Пока я еще не догадывался, куда клонит Кристина, но было ясно, что она находится на грани нервного срыва. Все мне сейчас напоминало ту ночь, когда ей вдруг показалось, что Шефер явился прямо к ней в спальню.

— Я уезжаю из Вашингтона, — внезапно заявила Кристина. — Я уеду сразу после того, как закончится учебный год. Я не хочу, чтобы ты знал, где я буду жить, потому что мне не нужно, чтобы ты начал разыскивать меня. Пожалуйста, Алекс, не пытайся быть в отношении меня детективом. Или, тем более, психиатром.

Я не верил тому, что слышу. Я не ожидал от нее ничего подобного. Я просто стоял перед ней и не находил слов. Никогда еще я не чувствовал себя таким опустошенным и одиноким. Внутри меня будто все похолодело.

— А что будет с малышом? — наконец, придушенным шепотом выдавил я, удивившись этому неестественному хрипу.

Неожиданно ее красивые глаза наполнились слезами. Кристина начала всхлипывать, тело ее содрогалось, но ей никак не удавалось совладать с чувствами:

— Я не могу взять Алекса с собой. Не теперь, пока я еще в таком состоянии. Ему пока что придется остаться с тобой и Наной.

Я хотел было что-то сказать, но ни звука не вырвалось из моего горла. Кристина несколько секунд смотрела мне в глаза. Ее взгляд был грустным и смущенным.

Было видно, какую боль она сейчас испытывает. Потом она повернулась и зашагала к дому. Через пару минут она скрылась внутри него.

Я сердился и грустил одновременно, но старался никому не показывать своего настроения: ведь это только еще больше усложнило бы мое положение. Как говорится: «Врач, исцелись сам».

В воскресенье утром в церкви я встретился со своим психиатром Аделью Файнелли. Мы вместе с семьями посещали девятичасовую проповедь. На этот раз мы решили отойти в задние ряды, чтобы иметь возможность перекинуться парой фраз. Скорее всего, Адель заметила тревогу в моих глазах, это не ускользнуло от нее. Она очень внимательный врач: мы знакомы с ней почти четыре года.

— Неужели погибла кошка Рози или случилось что-то еще страшней? — поинтересовалась Адель и чуть заметно улыбнулась.

— С Рози все в порядке. Как, впрочем, и со мной. Спасибо за заботу.

— Понятно. Тогда почему ты мне напоминаешь Али в день после схватки с Джо Фрейзером в Маниле? Это ты можешь объяснить? К тому же, ты забыл побриться перед тем, как отправиться в церковь.

— У тебя сегодня милое платье, — постарался я перевести разговор на другую тему. — И цвет очень идет…

Адель нахмурилась. Она не покупалась так дешево.

— Вот здесь ты прав. Серое — это именно то, что мне больше всего к лицу, Алекс. Что же случилось?

Адель зажгла свечу.

— Я люблю волшебство во всех его проявлениях, — прошептала она и бросила на меня озорной взгляд. — Мы не виделись с тобой достаточно долго, Алекс. Это или очень хорошо, или очень плохо.

Я последовал ее примеру, зажег свечу и стал молиться:

— О Господи, понаблюдай, пожалуйста, за моей Дженни, пусть она поправляется быстрей. А еще мне бы очень хотелось, чтобы Кристина никуда не уезжала из Вашингтона. Я понимаю, что ты просто хочешь в очередной раз послать мне серьезное испытание.

Адель поморщилась, как будто обожглась, отвернулась от свечи и взглянула мне прямо в глаза:

— Алекс, прости меня. Тебя не нужно больше испытывать. Ты и без того прошел через слишком многое.

— Все в порядке, — повторил я. Мне не хотелось сейчас развивать тему и откровенничать, даже с Аделью.

— Ох, Алекс, Алекс. — Она покачала головой. — Как же я сразу не догадалась.

— Нет-нет, все действительно в порядке.

Адель, похоже, окончательно оставила старания допытываться у меня правды.

— Хорошо. Тогда поступим так. Сто долларов за визит. Я разрешаю опустить их в корзину для пожертвований.

С этими словами она удалилась к своей семье, которая уже расселась рядом с центральным проходом. По пути Адель еще раз оглянулась на меня, но на этот раз она больше не улыбалась.

Как только я добрался до своего ряда, Дэймон тут же поинтересовался, кто эта симпатичная дама, с которой я так увлеченно беседовал.

— Она врач и мой хороший друг, — пояснил я, и это было правдой.

— Твой врач? А что она лечит? Она, кажется, сердится на тебя, — зашептал Дэймон. — Чем же ты ей не угодил?

— Я все сделал правильно. А теперь я хочу остаться наедине с собой. Можно?

— Нет. К тому же, мы в церкви, и я хочу выслушать твою исповедь.

— У меня нет для тебя никакой исповеди. И со мной все в порядке. Все замечательно. Мир улыбается мне. Я счастлив, как никогда.

Дэймон посмотрел на меня с таким же неудовольствием, как несколько минут назад Адель. Потом он молча покачал головой и отвернулся. Он тоже не поверил мне. Когда до меня дошла корзина для пожертвований, я положил в нее купюру в сто долларов.

Дирижер всегда придерживался твердого расписания. В его голове будто тикали, отсчитывая время, невидимые часы.

Группа банковских грабителей, «сливки из сливок», должны были встретиться с ним в его апартаментах в «Холидей-Инн» в Вашингтоне возле Колониал-Виллидж. Конечно же, они прибыли вовремя: разумеется, он заранее дал им понять, что это — необходимое условие.