Она могла бы придумать остроумный ответ. Она должна была придумать остроумный ответ — ведь она хотела соблазнить его. Но как она могла добиться своей цели, если обычное прикосновение заставляло ее вздрагивать? Кроме того, она провела много месяцев в каком-то черном, страшном тумане. И это странное ощущение, этот едва заметный трепет где-то глубоко внутри, принадлежало ей. Это был солнечный луч на лице, то самое тепло, о котором она мечтала. В ней наконец-то шевельнулось настоящее, подлинное влечение, в первый раз за много-много лет. Джессика медленно и осторожно сжала пальцы, так чтобы погладить тыльной стороной ладони его руку.

Она позволила своему страху словно бы струиться сквозь нее, добраться до твердого, холодного ядра, в котором заключалось ее сопротивление. Уэстон по-прежнему владел ею, несмотря на то что они давно расстались. Она сжималась в комок от всего, что могло доставить удовольствие, даже от простых касаний. Но по крайней мере, к ней снова вернулась эта способность — испытывать искреннее влечение.

Их пальцы переплелись. Он прерывисто вздохнул.

— Я вас не ненавижу, — прошептала Джессика.

— Нет? — Сэр Марк тоже перешел на шепот. Большим пальцем он тихонько погладил ее запястье. — О боже, — вдруг выдохнул он и притянул ее к себе.

У нее еще оставалась секунда, чтобы посмотреть ему в глаза, вдохнуть его запах.

— Сэр Марк? — выдохнула Джессика. Ее голос внезапно задрожал.

Их губы соприкоснулись.

Это не был страстный, пылкий, самозабвенный поцелуй. Всего лишь его дыхание на ее лице. Его губы, нежные и ласковые, на ее губах. Но в то же время в нем не было ничего нерешительного. Ни малейших колебаний.

Ее целовали столько раз, что и не сосчитать. Джессика думала, что давно овладела наукой понимать язык губ. В конце концов, поцелуй мог означать не так уж много. Предложение — или его принятие. Приглашение к переговорам. Или изредка заключение сделки. Поцелуи равнялись деньгам. Они были печатью, подтверждающей право на обладание.

Или, во всяком случае, были для нее.

Но в этом поцелуе не было никаких требований, никаких притязаний. Его пальцы сплелись с ее, его губы легонько прошлись по ее губам. Он не провозглашал себя ее владельцем, и Джессика растерялась. Она не знала, как это воспринимать. Что делать с сэром Марком. И — что было всего важнее — что делать с собой, с этим невозможным клубком страха, желания и влечения, что таился сейчас в ее душе.

Он поднял голову и заглянул ей в глаза.

Он не стал извиняться и не стал ничего обещать.

Другой мужчина отпустил бы какую-нибудь шутку, сделал вид, что не произошло ничего особенного. Сэр Марк глубоко вздохнул и выпустил ее руку:

— Я предупреждал вас, что вы мне нравитесь.

Его слова словно повисли в воздухе. Джессике показалось, что атмосфера сгущается с каждым ее вдохом.

Так, значит, вот что это было. Вот что значил его поцелуй. Не торговая сделка. Не заявление права на собственность. Симпатия, влечение — чистое и без всяких примесей. Ни один мужчина не целовал Джессику только потому, что она ему нравилась. Невольно, не отдавая себе отчета, она поднесла руку к губам. Она хотела дотронуться до них, удостовериться, что ее кожа по-прежнему принадлежит только ей. Что на губах не остался его отпечаток. Тот самый странный трепет внутри окреп и усилился. Ощущение было незнакомым и в то же время невыразимо приятным.

Он ей нравился.

О боже, как плохо! Что может быть хуже? Что же делать с этим чувством — задавить его в зародыше или поддержать? Ответа на этот вопрос она не знала. Все это время Джессика раздумывала о том, чего хочет от нее сэр Марк, но ей даже в голову не пришло спросить себя, чего хочет она сама.

Она отвернулась и посмотрела на холм Святого Михаила. Солнце и ветер делали свое дело; туман уходил. Сам холм был освещен яркими лучами, туман покрывал лишь самое дно долины, от чего оно казалось молочно-зеленым. Будет дождь. По крайней мере, по мнению старожилов Сомерсета.

Джессика знала это и без местных примет. Здесь всегда шел дождь.

— А что вы будете делать, сэр Марк, если встретите наконец свою Гвиневру и узнаете, что на нее уже заявил права кто-то другой?

Он молчал так долго, что она снова повернулась к нему, чтобы убедиться, что он ее слышал. Их взгляды встретились. Джессика помнила, что глаза у сэра Марка голубые, но они, судя по всему, умели изменять свой цвет в зависимости от освещения. Сейчас они показались ей каменно-серыми.

— Меня это не беспокоит, — тихо ответил он. — Совсем не беспокоит.

* * *

Часы пробили одиннадцать, Джессика лежала в своей постели. На ней была только тонкая льняная ночная рубашка.

Как давно она не чувствовала желания! Это совсем не волновало Джессику. Она научилась воспринимать акт любви как средство выживания, превратила его в еще одну уловку в своем арсенале. Но сцены, которые она разыгрывала за деньги, были далеки от настоящего удовольствия, как небо от земли.

За последние семь лет ее собственная жажда, ее нужды отошли на второй план, подчиняясь желаниям мужчины, который платил за ее тело. Прошло много лет с тех пор, как она в последний раз ощущала наслаждение.

Эмоции, которые она испытывала сейчас, были максимально неразумными.

Одно дело — соблазнить сэра Марка. И совсем, совсем другое — поддаться соблазну самой, позволить своему сердцу и своим чувствам сосредоточиться не на его совращении, а на нем самом. И тем не менее Джессика снова и снова представляла себе тот поцелуй. Его потрясенные глаза, когда он взглянул на нее и произнес «О боже». Она вспоминала, как его губы прижались к ее, и воображение на этом не останавливалось. Один поцелуй — это слишком мало.

Она хотела еще и еще. Она хотела чувствовать на себе его руки — чувствовать, как он по-настоящему ласкает ее, а не целомудренно касается кончиков ее пальцев.

Она хотела прогнать свой ледяной страх, растопить его теплом истинного желания.

Джессика вспомнила, как опиралась на сильную руку сэра Марка, какими твердыми были его мышцы под тканью рубашки, и представила себе его обнаженное тело. Должно быть, оно стройное и мускулистое, поджарое, но крепкое. Дрожь пробежала по ее собственному телу, и Джессика закрыла глаза. Она надевала его сюртук и точно знала, что портной не добавил никаких особых уплотнений, так что шириной плеч сэр Марк был обязан исключительно природе, а не хитрому покрою.

При мысли о его сюртуке, о его запахе, обволакивавшем ее, словно туман, она почувствовала, как ее тело наливается жаром, как будто ее накрыли с головой теплым одеялом. Его запах… Свежий мужской аромат с едва заметными нотками морской соли и крахмала. Никаких посторонних примесей; ни помады для волос, ни одеколона, призванного заглушить другие, более едкие запахи. Его кожа должна пахнуть точно так же — чисто, свежо и невероятно притягательно. Этот запах она не могла бы сравнить ни с чем — ну разве что с кристально-прозрачным, холодным горным ручьем в яркий солнечный день.