Вампирская музыка была самым необычным, что слышала в жизни Тантра. Она казалась тяжелой для восприятия, но лишь первые секунды, пока скрипачи не повели смычками по струнам, выводя древнюю как мир мелодию, будоражащую сердце, заставляющую его плакать. Никогда еще музыка не была столь волшебной.

Душа Тантры горела, а чувства ее стали смешением этой музыки и дивного женского голоса, льющегося и заполняющего собой весь зал. Тантра пригляделась и увидела, что это поет одна из скрипачек, отняв инструмент от плеча. Остальные продолжали играть.

Скрипачка пела на старокатарианском языке, но ее голос и мелодия соединялись в такой гармонии, какой никогда не добиться смертному. Контрабасы и виолончели на время смолкли, мелодию выводили лишь скрипка да флейта.

На несколько мгновений инструменты вновь соединились, отыгрывая проигрыш, а потом замолчали уже скрипка с флейтой, а пели контрабас, виолончель, еще какой-то низко звучащий инструмент да вампир, и басящий голос его навевал на Тантру мысли о дальних странах, ночи, темных лесах и воспоминания о Грэте, что лежал рядом, под тонким бархатным одеялом, и его холодная щека терлась о плечо Тантры…

А потом все инструменты соединились, вампир с вампиршей запели вместе, и уже от резкого контраста между их голосами душа Тантры впадала в непонятное блаженство. Мелодия эта, временами протяжная, временами точно борющаяся за что-то, заставила слезы выступить на ее глазах, а когда все вдруг замолкло и одинокая скрипка стала плакать в наступившей тишине, Тантра, не выдержав, уткнулась в бархатный сюртук Грэта. Тот ласково погладил ее по волосам.

— Мое сердце горит, — сказал он, когда скрипка замолчала и буйный шквал аплодисментов достался скрипачке.

Тантра глянула на нее. Стройная девушка невысокого роста, рыжеволосая, вполне обычная, разве что владеет чувствами.

— Поговаривают, та скрипка, которая у нее в руках, изготовлена братом Первоначального и заклята иметь какую-то магическую силу, но это слухи, — шепнул Грэт.

— Над моей душой она имеет власть. Никогда не думала, что музыка может довести меня до такого состояния, — призналась Тантра. — Как звать эту девушку?

— Кажется, Дирока. Да, точно, — вспомнил Грэт. — Юлиус рассказывал мне о ней.

— Играет она просто… у меня нет слов.

— При жизни она была лучшим мастером, настолько нравившимся Первоначальному, что он сам обратил ее в вампира, чтоб она не умирала. И вот уже тысячу лет она совершенствуется.

Тантра залюбовалась этой девушкой, быть может, на лицо вполне обычной, но скрипка в ее руках превращала ее в королеву.

Заиграла следующая мелодия, чуть быстрее. Дирока не должна была петь; здесь басил мужчина-вампир. Голос его вначале был тих и едва-едва слышен за аккомпанементом, но когда вся нечисть разделилась на пары, вампир на миг замолк, а потом его бас, низкий и громкий, заполнил весь зал, отражаясь от стен, и мелодия понеслась, ударяя по душе резкими перекатами.

И начался танец. Тантра не танцевала до этого никогда в жизни, но когда ее обхватили ледяные руки Грэта, она забыла и об этом, и о своих печалях и страхах, ей хотелось вечно нестись в этом танце и чтоб эти холодные родные руки сжимали ее.

Дирока и вампир пели что-то вместе, и от их пения, чистого и зловещего, хотелось умереть.

Тантра опустила голову, исподлобья разглядывая остальные пары. Вот Ванесса и Упырь. Тантре стало грустно, когда она внимательней всмотрелась в эти лица, и она впервые задумалась о бессмертии. Если ты смертен, каждый день твой может стать для тебя последним, ты это знаешь и потому стремишься интересней и красочней прожить эту жизнь, но когда и позади тебя, и перед тобой лежат тысячелетия, то, как выразился Граф, «жизнь теряет свою ценность, ибо чего стоит один хорошо проведенный день, если впереди их бесчисленно. Не счастье это вовсе, а мучения, и я предпочел бы смертную жизнь бессмертной».

«Граф прав», — подумала Тантра и перевела взгляд дальше. Ее глаза остановились на Малии и Гекторе. Вот уж воистину пример счастливой семьи! Быть может, Ванесса и Упырь красивей, но нет в их глазах той всепоглощающей любви и заботы, которая светится в глазах вервольфьей царственной четы.

Ее мысли да и взгляд с вервольфьей царской четы перешли к Юлиусу. Он сидел на диване, у стены, и в свете свечей ей показалось, что в глазах вампира блестят холодные слезы. Он стиснул зубы, взгляд его потух, но одна-другая капля все ж прочертила борозду на его серой коже. Жалостно Тантре стало, и она с поспешным стыдом отвела глаза — будто сунула нос в чужую тайну.

Красив был король Марет на троне. Излишняя бледность, глубокие глаза и тонкие черты лица наводили на мысли о его смешанной крови, но необычайно привлекательным делали они маленького мальчика. С возрастом он будет становиться еще красивей и все более похожим на Первоначального — так заключила Тантра. И опять ей стало жаль его, вынужденного отказаться от детских забав ради какой-то короны. Сейчас он, быть может, и не осознает…

«Загадочная она все же, эта нечисть. Они не столько злы, сколько озлобленны, а между этим глубокая пропасть», — подумала Тантра и крепче прижалась к холодному телу Грэта. Он казался ей таким родным…

— Устала? — заботливо прошептал вампир.

Тантра, помедлив чуть, кивнула.

— Я бы не против присесть и просто послушать музыку, — сказала она, и Грэт повел ее к диванам, креслам и столам.

Они располагались довольно далеко от балкона и оркестра, поэтому здесь музыка была не столь громка. Искусственные цветы оплетали беседку, и Тантра с Грэтом нашли себе там прибежище подальше от танцующих.

Некоторое время они молчали, думая каждый о своем. Потом Грэт негромко рассмеялся.

— Что такое? — встревожилась Тантра.

— Это ведь большая редкость. И мне невероятно повезло. — Будь он жив, он бы вздохнул, но воздух не нужен навеки сжавшейся груди.

— О чем ты?

— Я не представляю себе, что бы было, не ответь ты мне взаимностью. Я бы выл, как мой друг Гектор, только он воет от счастья, а я бы — от тоски.

— У тебя впереди бесконечные тысячи лет. Постепенно я бы стерлась из твоей памяти, — сказала Тантра, чувствуя всю ненужность своих слов.

— Может, стерлось бы твое лицо, твой голос, твое имя даже, но все, что связано с тобой, эти чувства… это будто часть меня… — Грэт потряс головой. — Когда я умер, я подумал, что больше ничего земное не будет иметь для меня значения. Двести с лишним лет так оно и было, я думал о своей, как нас называют, шайке, о стае вервольфов, о друзьях, о себе и крови в конце концов. Может, во мне не было зла, но и света тоже не было. А теперь я чувствую, будто в моей душе что-то оттаивает. — Грэт поднял глаза. Казалось, его смутило то, что он открыл свое сердце.

Тантра долгое время молчала, с нежностью разглядывая кривоватые черты вампира. Стоило ей закрыть глаза, и они всплывали перед ее внутренним взором, одновременно обжигая и охлаждая сердце.