Тантра лишь вздрогнула, ощущая себя в воздухе, но не было ей страшно, потому что руки Грэта держали ее трепетно и крепко.

Ветер разметал его волосы и шевелил их, но Тантра лишь прикрыла глаза и прижалась щекой к груди вампира, надеясь, быть может, расслышать стук сердца. Конечно, то было иллюзией, ибо мертвые сердца не бьются, но ухо Тантры уловило слабый бой.

Они висели в воздухе, и Тантра глядела на расстилающийся внизу парк…

— Ты не находишь в нем загадки? — шепотом спросил Грэт, указывая на лежащие внизу мрачные верхушки.

— Нахожу. И в нем, и в статуях, и в Сетакоре… и в тебе.

— Во мне нет загадки, — усмехнулся Грэт, — я всего лишь вампир. Как холодная смерть.

Никогда еще в жизни Тантре не было лучше, чем сейчас. Ее сердце билось в сияющей радости, такой же чистой и ясной, как вечная луна над Сетакором.

— Если б ты был смертью, то быть мертвой было бы для меня непостижимым счастьем…

Хрустальный бокал, тихо звякнув, упал на могильный камень, и темное вино расплескалось, заполняя собой рунические печати.

Потянулись дни — настолько быстрые, что Тантра не успевала следить за ними. Она лишь изредка высовывала нос из комнаты Грэта, в своей же почти не жила. То время было заполнено теми двумя чувствами из тех, что более всего ценила Тантра в своей жизни: любовью и покоем.

Пройдут сотни, тысячи лет, и забытая сказка превратится в миф, но на всех фресках, изображающих легендарную Проклятую ведьму, рядом с девушкой с развевающимися черными волосами всегда будут изображать пепельноволосого вампира.

А пока они жили в замке и наслаждались самым счастливым своим временем, но самая неумолимая и загадочная вещь — это его ход. Настоящее — это миг между памятью и грядущим. Не успеешь оглянуться — вот бывшее вчера настоящим превратилось в память, а то, что когда-то приносило радость, сейчас же вызывает лишь досаду. Но странная, вызванная магией замка любовь была крепка, оттого и стали они героями тысяч легенд и песен, и не о битвах и воинах были те песни.

Но все чаще Тантра вздыхала, думая, что до двадцатого остается все меньше. День этот казался ей неким переходом между тихой спокойной жизнью, прогулками вместе с Грэтом и чем-то темным, пугающим. Сначала мысль об управлении толпой оживших мертвецов внушала ей отвращение и ужас, а потом… Тантра все чаще задумывалась о возможностях, которые подарит ей такое управление. Все меньше оставалось в ее душе от тихой деревенской девчонки и все больше — от Темной королевы, прозвища, которое дадут ей впоследствии, жуткой, загадочной, и, что греха таить, Тантре новый облик нравился куда больше.

Но вот настал этот день, двадцатое декабря две тысячи двадцать четвертого года, день Второго совета… но отчего день, если за окнами вечная ночь?

Тантра за круглым столом занимала почетное место. На девушке было белое платье — точно такое же носила Малия, волосы ее были аккуратно уложены, а на голове — небольшая изящная диадема. Грэт присел рядом и ободряюще положил свою руку на ее ладонь. Обожгло привычным любимым холодом, и Тантра благодарно глянула на вампира.

За столом собрались важные лица. Марет, одетый как король, в беседе участия вообще не принимал, и с его худого лица никак не сходило недоуменное выражение. Мальчик словно задавал себе вопрос: зачем я нужен здесь? Но почета, который ему оказывали, никогда не удостаивался его отец.

Юлиус сидел по правую руку от короля. Вампир казался бесконечно усталым и грустным. Тантра поймала себя на мысли, что никогда еще не видела его смеющимся или хотя бы давящим улыбку. Взгляд ее заскользил дальше.

Вот Граф, мудрейший из вампиров. Пред ним лежит раскрытая старая книга, но меньше всего глядит он в нее.

Упырь и Маро тихо беседовали о чем-то своем. Гектор сидел по левую руку от Марета, а рядом с ним — седой старец и старуха, но у обоих были настолько властные и резкие черты лица, что Тантра мгновенно догадалась — это Отец и Мать ведьм. На совете они представляли своих детей, которых с каждым днем в замке становилось все больше. А нечисть — ведьмы, вервольфы, вампиры — собралась в зале, внизу, под балконом, чтобы послушать.

Песочные часы, стоящие на столе, уже высыпали в нижнее деление последнюю песчинку, когда двери замка тяжело распахнулись. Вошел высокий, плечистый вервольф в обличье человека. Его лицо обросло щетиной, одежда — пылью и грязью. Не говоря ни слова, он кивнул собравшимся в зале, быстрым шагом поднялся по лестнице и остановился пред Гектором, склонив голову.

— Я пришел, мой царь, — глухо сказал он.

— Отчего ты без Лируса, я же вас обоих посылал? — вскинулся Гектор.

— Лирус остался в столице, мой царь, — уклончиво сказал вервольф. — Не беспокойся, с ним все в порядке. По крайней мере, пока я убегал, с ним было все в порядке.

— Отчего же это он остался?

— Он испытал четвертую вервольфью привязанность.

Четвертой привязанностью вервольфы называли чувство, когда волк принимает решение жить в одном логове с волчицей. Первая привязанность: луна, вторая — бег, третья — лес. Ну а пятая — детеныши.

— Разве остались в столице оборотни? — удивился Гектор. — Я об этом не знал.

— Он испытал привязанность к человеческой женщине, мой царь.

— Ах вот оно что. — Гектор нахмурился. — И из-за этого он решил остаться навсегда с людьми? Несчастный глупец, он мог привести ее к нам, неужто мы бы не поняли…

— Нет, мой царь. Видишь ли, та человеческая женщина хочет, но не имеет права покинуть людей ради вервольф.

— Отчего же? Разве она высшего сословия?

— Более чем высшего, царь, — вздохнул вервольф. — Возлюбленная Лируса — принцесса Селена, средняя из дочерей катарианского императора. Так уж вышло, царь, и в том, что они встретились, есть моя вина.

На несколько минут Гектор потерял дар речи, но потом взял себя в руки.

— Ну и глупец же этот Лирус, — процедил царь сквозь зубы. — Нашел время, да еще и с кем! И когда отправишься в столицу в следующий раз, передай этому идиоту, что у него есть выбор: стая, его братья, или люди, которые единственное, чего для него не пожалеют, так это серебра!

— Но мой царь, ты меня не для слежения за любовными похождениями Лируса посылал, — осторожно напомнил вервольф.

— Ах да, — махнул рукой Гектор, и тут весь совет обратился в слух. — Так расскажи же, что ты узнал.

— Справив Новый год, армия выйдет из столицы третьего января. Числом их будет, как вы уже знаете, десять тысяч. Они пойдут ровно, пересекут Ниас, а дальше по прямой — к замку. Они хотят раз и навсегда покончить с катарианской нечистью. А нового, мой царь, я ничего узнать не смог.

— Десять тысяч… — протянул Юлиус. — Что ж, госпожа Саут…