Мы собираемся внести кое-какие изменения — соединить «Чмок-чмок» с обшарпанными особняками, — но вряд ли они будут замечены. Эта часть города, где обитают только мясники да проститутки, никого не интересует.

Надеюсь, вы догадались, ради чего затевается вся эта таинственность. Естественно. Чтобы, когда клуб начнет действовать, никто не сумел связать его с истинной хозяйкой — графиней делла Роббиа. Она решила до поры до времени не показывать Нью-Йорку своего лица. В этом нет нужды. Мы записали Брайони в детский сад при школе Литл-Брик, самой лучшей частной школе, какую нашли в пределах досягаемости пешком, и никому из родителей или детей не приходит в голову, что пухленькая девочка Брайони Роз Роббиа, бойко болтающая на двух языках, приходится дочерью таинственной красавице в маске. Кто бы мог подумать, что знаменитая Белладонна, которой вскоре предстоит покорить весь Нью-Йорк, обитает на расстоянии «чмок-чмок» от гнездилища своей славы? Кто догадается, что в конце вечера ей достаточно пройти в одну из потайных дверей и свернуть в узкий коридор, соединяющий клуб с особняками, и она уже дома?

А если верить метрическим записям, ее вообще не существует.

* * *

Из Италии прибыл один из архитекторов Леандро со всей своей командой, и вокруг зданий возводятся леса. Мы платим ему так щедро, что он не задает вопросов о некоторых наших весьма причудливых пожеланиях, следя только, чтобы все было крепко и надежно. Подрядчик хорошо владеет искусством подмазывать нужные руки и получает все необходимые разрешения. К счастью, нью-йоркские бюрократы еще не оправились после отставки мэра О’Дуайера, случившейся год назад, и встряски, устроенной им комитетом Кифовера, поэтому не обращают на нас никакого внимания. Рабочих для сноса зданий и для черной работы нанимают в Китайском квартале, они работают круглыми сутками и сменяются каждые несколько дней, и никто из них не имеет ни малейшего понятия, как все это будет выглядеть в конечном итоге. Человеку, который умеет говорить по-английски, здесь не доверят даже забить гвоздя.

После нескольких недель лихорадочной работы обширное пространство посреди квартала начинает напоминать клуб. Мариза Колумбо, художница, которая реставрировала фрески Леандро в Ка-д-Оро, привозит целую команду живописцев, и те украшают внутренние стены картинами венецианского карнавала. А за углом, в веренице особняков, мы сносим стены первого этажа, разделяющие здания, и соединяем пять домов в один, хотя при взгляде с улицы вы ни за что об этом не догадаетесь. Мы такие параноики, что даже получаем письма на имя подставных жильцов в каждом особняке, чтобы досужие местные почтальоны ничего не заподозрили. Полы перестелены заново, стены выкрашены нежной зеленой краской, в цвет только что распустившихся весенних листьев. Мы покупаем удобную мягкую мебель, пестрые восточные ковры, на стенах развешиваем картины и фотографии, сделанные Белладонной в Италии, закрываем окна тяжелыми бархатными шторами, ставим пианино и клавесин. Терракотовые плитки и горшки с цветами на кухонном подоконнике напоминают мне о Катерине. Теперь я начинаю чувствовать себя как дома.

Белладонна и Брайони поселились в среднем доме, хотя Белладонна всегда входит через дверь, расположенную ближе к Вашингтон-Стрит, самую дальнюю от входа в клуб, за углом. Этажом выше живет няня Брайони, Розалинда, вдовствующая тетка Маризы. Я занимаю весь третий этаж дома справа от Белладонны, а Маттео — слева. Дальше Орландо возле своих апартаментов устроил тренировочный зал, а в самом конце следит за кухней его кузина Бьянка, наша повариха. На следующей неделе приедут ее дальние родственницы, Фабия и Донателла, они будут служить горничными. Все они не могут двух слов связать по-английски и так благодарны нам за работу и за возможность жить рядом со своей семьей, что я не тревожусь за их верность. Когда по всему дому звенят нежные итальянские песни, мне кажется, что где-то рядом витает душа Леандро.

Особенно сильно мы ощущаем его присутствие, когда поднимаемся на крышу. Мы переоборудовали крышу второго слева дома, устроили на ней террасу, обильно засадили ее цветами и превратили в тихую гавань. Разложили травяной ковер, уставили по краям цветочными горшками, подключили небольшой фонтан и повесили огромную кованую клетку, откуда Петуния радостными криками приветствует солнышко. Даже поставили декоративный мраморный камин, где обожает прятаться Брайони, и повесили над ним роскошное зеркало в резной позолоченной раме. Получилось смешно и театрально, но нам нравится.

Да, мы приближаемся к завязке. Клуб прорисовывается из развалин в лучшем виде. Теперь надо только населить его соответствующими людьми.

Иными словами, пора перекинуться парой слов с любезнейшим Джеком Уинслоу.

* * *

Мы встречаемся в кофейне средней руки. На вид Джек Уинслоу оказался совсем не таким, как я себе представлял. Мне думалось, он должен быть тощ, как палка, и взвинчен, как натянутая струна, но наш старина Джек среднего сложения, ни толст, ни худ, двигается с продуманной уверенностью. Он снимает фетровую шляпу, и я вижу, что его темные волосы густо напомажены и зачесаны назад, ни единый волосок не выбивается из аккуратной прически. Белая рубашка накрахмалена так жестко, что поставь ее — будет стоять. Галстук темно-коричневый, в тонкую красную полоску, мешковатые брюки с манжетами, запонки в виде гладких золотых дисков. Обыкновенный, приятного вида американец неполных сорока лет, неопределенной этнической принадлежности. Глаза у него карие, нос прямой, скулы слабо выражены. Наверное, таким и должен быть хороший детектив — внешне незаметным, чтобы смешаться с любой толпой и нигде не привлекать внимания.

Я замечаю у него на пальце масонское кольцо, и он ловит мой взгляд. Да, этот малый ничего не упускает. Леандро тоже умел смотреть внимательно, и я догадываюсь, что Джек ему не уступает. Он почти не моргает, не двигается, но умеет впитывать всю витающую в воздухе информацию до единой молекулы, чтобы потом составить из них сложную картину.

— Сигарету? — предлагаю я.

Он отрицательно качает головой.

— При моей работе, — говорит он, — нужно сохранять острое чутье.

— Разумеется, — говорю я. — Как вы познакомились с Притчем? То есть, я хотел сказать, с мистером Притчардом.

— Во время войны.

— Разведка, наверное?

Если бы у него во рту была сигарета, он поспешил бы выпустить облачко дыма.

— Где вы воевали? — спрашивает он вместо ответа.

— Откуда вы знаете, что я воевал?

— Догадался.

— В Италии. В Сопротивлении. До сорок третьего года.

— Что с вами случилось?

Я стараюсь не краснеть. Откуда ему знать, что со мной произошло?

— Нас предали, — отвечаю я, пожав плечами — хочется надеяться, небрежно. — Пытали. Обычное дело.

Он кивает. Сейчас ему бы загасить воображаемую сигарету. Я с удовольствием все бы ему рассказал, решаю я, но время еще не пришло.

— Кто направил вас к мистеру Притчарду? — спрашивает он.