Старейшая из сохранившихся переписей светских бароний (и единственная до XV в.) — экстент лордства Мортон, составленный в 1376–1378 гг. для его владельцев Дугласов, содержит данные о многих разрозненных районах южной Шотландии. На землях Мортона еще попадались коттеры, которые несли отработочную повинность, но подавляющее большинство держателей арендовали участки на один год, и лишь некоторые дольше, но не более, чем на пять лет. Средняя годовая рента равнялась примерно одному фунту, но иногда по-прежнему дополнялась продуктами. С манора Эбердур (Файф) лорд Мортон получал 4 челдера овса, 16 боллов (1 челдер) ячменя, 4 овцы, две дюжины кур и 15 фунтов 15 шиллингов серебром.,[65]

Коммутация и другие внутренние и внешние факторы способствовали быстрому обретению зависимыми крестьянами личной свободы и их частичному переходу в разряд фригольдеров уже к концу XIII в. Хотя в более поздних хартиях изредка и говорится о «bondis, bondagiis, nativis et eorum sequelis», это вызвано скорее консерватизмом королевской канцелярии, чем реальным положением дел. Как выразился один шотландский историк, «сервильность тихо скончалась в XIV в.». Последние удары ей нанесли Черная Смерть, хотя эпидемия чумы в Шотландии не причинила таких ужасных бедствий, как в других краях, и особенно — нескончаемая война с Англией. Сохранилась вольная грамота короля Роберта Брюса, выданная одному из крестьян. Она гласит, что Эдам, сын Эдама, «не является нашим подневольным человеком или нифом» (поп est homo noster Hgius seu nativus); он и четыре его сына вольны переселяться куда угодно со своим имуществом (libere valeat transferre ubicunque voluerit) и навеки освобождаются «от всякого ига и бремени неволи» (ab omni jugo et onere servitutis).,[66] Последний раз сервы упоминаются в Шотландии в 1364 г.

Конечно, тот же процесс личного освобождения крестьян проходил и в Англии. Однако необходимо еще раз подчеркнуть, что Шотландия была страной с сильными кельтскими традициями и преобладанием скотоводческого хозяйства. Несвободные крестьяне были сравнительно малочисленны и во всяком случае никогда не составляли столь высокую долю населения, как в Англии. Точные подсчеты невозможны, но достаточно сказать, что примерно на половине территории Шотландии, включая Нагорье, острова, Гэллоуэй и другие области, серваж был совершенно неизвестен. К сожалению, именно эти районы хуже всего представлены в документах. С другой стороны, нет оснований считать, что несвободное крестьянство численно превосходило фригольдеров даже в земледельческих районах, поскольку знакомые по Англии понятия servi и villani в шотландских источниках редки, а в отношении таких категорий, как husbandi и cottarii, не установлено, в какой мере они были прикреплены к земле и были ли вообще. Личная зависимость в Шотландии имела весьма ограниченное распространение во времени и пространстве: ее еще не было до XII в. и уже не было после середины XIV. Быть может, именно малочисленность класса несвободных крестьян объясняет его быстрое исчезновение.

Кроме описанных категорий крестьян, чей статус не всегда можно определить, существовали и другие, которые, несомненно, означали свободных держателей, например «гресмены» (gresmanni). Они получали в надел участок не пашни, а пастбища, за который платили оброк, иногда, видимо, сеном, так как в документах из графства Энгус есть упоминание о «луговом кейне». Пастбище оценивалось не по размеру, а по численности стада, которое на нем кормилось. В XIII в. два крестьянина, охранявших лес аббатства Линдорс и заготовлявших топливо, имели участки, где один мог пасти двух коров и десять овец, а другой — двух коров, двадцать овец и коня. К фригольдерам относились также «сержанты», известные с начала XIII в. на королевском домене, да и сам термин liberetenentes обычен в XIII–XIV вв. В Шотландии никогда не было пропасти между простым происхождением и благородством, и слой свободных держателей объединял верхушку крестьянства и мелких лэрдов.

Нельзя не остановиться еще на одной важной повинности крестьянина — военной, которая вновь обнаруживает несходство шотландского обычая с английским. Для англосаксонского ополчения битва при Хэйстингсе стала роковой, и оно больше не созывалось. В XII—XIII вв. английским вилланам (кстати, этот термин не свойствен Шотландии) запрещалось носить оружие, и главную мощь армии составляла рыцарская конница. В войнах XIV в. ее затмили знаменитые лучники, которые вербовались особыми строевыми комиссиями из свободных йоменов. Шотландское войско и в XI, и в XIV в. неизменно представляло собой пешее народное ополчение с очень небольшим отрядом рыцарей. Оно набиралось из всех мужчин в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет, способных носить оружие, кроме, естественно, знати и духовенства, но не исключая лично зависимых крестьян. В отличие от рыцарской службы (servitium debitum), чрезвычайная военная повинность называлась «шотландской» или «общей службой» (servitium Scoticanum или forinsecum), и ею облагались все фьефы и держания в стране, в том числе церковные.

Парламентские статуты 1318 г. предписывали каждому шотландцу, чье имущество стоило не менее десяти фунтов, иметь кольчугу, шлем, перчатки, копье и меч; тот, кто был победнее и имел хотя бы одну корову, должен был обзавестись копьем или луком с двумя дюжинами стрел. В боеспособности «всеобщей шотландской рати» (communis или Scoticanus exercitus) англичане нередко убеждались.

Несколько слов надо сказать о сельской общине, о которой очень мало ранних известий. Косвенные данные показывают, что она повсеместно была устойчивой. В Линдорском картулярии и других источниках отмечаются общинные пастбища (communes pasturae), которые находились в совместном пользовании одной или нескольких деревень и лежали на разном удалении от них.,[67] Обработка земли тоже велась сообща. По экстенту лордства Мортон более чем на половине держаний сидело не по одному, а по нескольку арендаторов (от четырех до десяти). О том же свидетельствуют старинные земельные меры: 13 акров составляли одну бовату (лат. bovata, шотл. oxgang — «ход быка»), а 8 боват, или 104 акра, — 1 карукату (лат. car(r)ucata, шотл. ploughgate — «путь плуга»). Для тяжелого колесного плуга использовалась упряжка из восьми волов, а крестьянин среднего достатка владел лишь двумя волами; неслучайно надел в две боваты назывался «крестьянской землей» (husbandland).