— Гм… — произнес продавец и почесал голову, как бы размышляя, и прямо на глазах у нас вынул из головы стеклянный шарик. — Что-нибудь в таком роде?»

И начинается фейерверк чудес, предназначенных для хороших мальчиков.

Именно для хороших, потому что плохим вход в волшебную лавку закрыт. Это подтверждает хныканье за дверью: «Папа! Я хочу войти туда, папа! И-и-и!» И уговоры измученного папаши: «Тут все заперто, Эдуард, нельзя!»

А чудеса продолжаются.

Из пальцев продавца вылетают разноцветные искры.

««Ты ведь хотел иметь коробку «Купи и удивляй друзей?» — спрашивает он Джипа. — Так вот, она у тебя в кармане». И перегнувшись через прилавок, он с ужимками заправского фокусника вытащил у Джипа из кармана коробку. «Бумагу!» И он достал большой лист из пустой шляпы с пружинами. «Бечевку!» И во рту у него оказался клубок бечевки. Потом об нос одной из чревовещательных кукол он зажег восковую свечу, сунул в огонь палец, тотчас превратившийся в сургучную палочку, и запечатал покупку. «Тебе еще понравилось «Исчезающее яйцо», — знающе заметил он, вытаскивая это яйцо из внутреннего кармана моего пальто, и тоже завернул его в бумагу для Джипа вместе с «Младенцем, плачущим совсем как живой». Я передавал готовые свертки Джипу, а тот крепко прижимал их к груди. Джип говорил мало, но глаза его были красноречивы. К тому же из положенной на прилавок шляпы вдруг выпорхнул голубь с измятыми перьями. «Ай, ай, ай! — сказал продавец. — Скажите, пожалуйста, эта глупая птица устроила здесь гнездо!» — и он стал трясти шляпу; вытряхнул оттуда два или три яйца, мраморный шарик, часы, с полдюжины неизбежных стеклянных шариков и скомканную бумагу, потом еще бумагу, еще и еще, все время распространяясь о том, что многие джентльмены совершенно напрасно чистят свои шляпы только сверху, забывая почистить их изнутри. «Накапливается масса мусора, сэр!».

В общем, все в этой волшебной лавке живет собственной жизнью. И отец успокаивается только дома, когда они вместе с Джипом распаковывают свертки. К счастью, в трех из них оказываются самые обыкновенные оловянные солдатики, а в четвертом — живой котенок. Постепенно волшебная лавка начинает забываться, но однажды отец спрашивает: «А что, Джип, если бы твои оловянные солдатики вдруг ожили и сами пошли маршировать?» — «А они и так живые, — отвечает Джип. — Стоит мне сказать нужное словечко, и они оживают». — «И маршируют?» — засмеялся отец. — «Еще бы! Иначе за что их любить?»

7

Отступление

Василий Головачев (писатель):

«Моё отношение к Герберту Уэллсу однозначное — великий писатель!

Знакомство с книгами Уэллса началось ещё в школе, классе в девятом, когда мне было шестнадцать лет. Я впервые прочитал «Машину времени» и полюбил писателя раз и навсегда. Затем были «Человек-невидимка» (к этому роману я почти равнодушен, несмотря на все его коллизии), «Война миров», «Когда Спящий проснется», «Люди как боги» и рассказы. Господи, с каким же упоением я читал эти рассказы, особенно если они в какой-то мере были обращены в будущее или в небо, к звездам. «В дни кометы», «Звезда», «Первые люди на Луне», «Хрустальное яйцо», — эти вещи, написанные в начале прошлого века, до сих пор актуальны, а главное, будят воображение и заставляют нас думать о будущем, о человеческом предназначении, о том, какими мы будем, если выживем…

И все же не только фантастические идеи нравились мне в книгах Уэллса.

Да, само собой, интересно читать и «Правду о Пайкрафте», и «Чудотворца», и «Человека, который делал алмазы», и «Новейший ускоритель», — но больше всего мне нравился и нравится рассказ «Волшебная лавка». Я считаю этот рассказ вершиной творчества Уэллса, его можно читать и перечитывать всю жизнь! Потому что он о детях и обращен к детям, несмотря на всю взрослость повествования, и дарит нам ощущение доброго колдовства, которое всё-таки возможно, ощущение таинственности жизни, миг исполнения желаний, оставляющий след в душе ребенка…»

8

«Замечательный случай с глазами Дэвидсона», «Торжество чучельника», «Сокровище в лесу», «Страусы с молотка», «В обсерватории Аву», «Человек, который делал алмазы», «Искушение Хэррингея», «Ограбление в Хаммерпонд-парке», «Странная орхидея», «Бог Динамо» (все — 1895 год!), — сами названия звучат как музыка. «Красный гриб», «История покойного мистера Элвешема», «Морскиепираты», «Потерянное наследство» (все — 1897); «Звезда», «Чудотворец», «Хрустальное яйцо» (1899), «Каникулы мистера Ледбеттера», «Неопытное привидение», «Джимми — пучеглазый бог», «Клад мистера Бришера» (1903)…

А ведь это всего лишь часть (и не самая большая) написанных Уэллсом рассказов!

В лондонском журнале «Лентяй», который основал писатель Джером К. Джером, автор знаменитой повести «Трое в одной лодке», весело и последовательно воспевалась лень во всех ее видах — лень, как основное состояние умного человека. Редакция принципиально приветствовала все неторопливое, все неспешное, но Уэллс умудрился и у «лентяев», как прозвали сотрудников журнала, опубликовать в течение короткого времени рассказы «Красныйгриб», «История покойного мистера Элвешема» и «Яблоко». Потрясенный таким напором Джером К. Джером всплеснул руками. «Да как это так? Этот Уэллс пишет новую книгу, когда люди еще не дочитали предыдущую; он изучает историю мира быстрее, чем школьник заучивает даты; изобретает новую религию, когда Бог еще не успел подсказать молитву. Говорят, у этого Уэллса стол стоит рядом с кроватью, и он может приказать себе подняться в полночь, выпить чашку кофе, написать главу-другую и снова уснуть. А в перерывах между серьезными делами он еще, как бы мимоходом, участвует то в парламентских выборах, то в каких-то конференциях по вопросам образования. Да как же это он ухитряется при таком ужасном темпе не заполучить короткого замыкания в мозгу?!»

9

Уэллс был щедр. Он искрился идеями. После успеха «Машины времени» он работал чрезвычайно много, но и от издателей требовал многого. К счастью, издатели понимали, что с таким автором они вряд ли проиграют. Слова «рыночный успех» стали обычными для Уэллса. Берти богател и менялся. Он был теперь уверен, что система, в которой живет, требует именно такого — жесткого — отношения к издателям. Он был убежден, что чем больше автор сдерет с издателя, тем больше издатель будет крутиться, чтобы окупить тираж. Форд Мэдокс Форд однажды заметил: судьба такого человека, как Уэллс, изначально определена: он либо баллотируется в парламент от консерваторов, либо попадает в обыкновенный сумасшедший дом.

А Уэллс работал и посмеивался. Фантастических идей у него, казалось, хватит на целый век. «Если уж кому случилось искать булавку, а найти золотой, так это моему доброму приятелю профессору Гибберну. («Новейший ускоритель», 1903.) Мне и прежде приходилось слышать, что многие исследователи попадали куда выше, чем целились, но такого, как с профессором Гибберном, еще ни с кем не бывало. (В каком-то смысле эти слова можно отнести и к самому Уэллсу. — Г. П.) Последствия открытия профессора Гибберна перевернут всю нашу жизнь. Он всего лишь хотел создать какое-нибудь тонизирующее средство, которое помогло бы апатичным людям поспевать за нашим беспокойным веком, а в результате подарил нам не больше и не меньше, как абсолютное ускорение жизни. Представим себе человека, регулярно пользующегося изобретенным им препаратом: дни такого человека будут насыщены до предела, к одиннадцати годам он уже достигнет зрелости, в двадцать пять станет пожилым, а в тридцать приблизится к дряхлости. (Через несколько десятилетий эту идею обыграет в романе «Темпоград» советский писатель Георгий Гуревич. — Г. П.) Другими словами, Гибберн проделает со своими пациентами то же самое, что проделывает природа с евреями и обитателями стран Востока: ведь в тринадцать — четырнадцать лет они совсем взрослые люди, к пятидесяти — старики, а мыслят и действуют быстрее нашего».