В мраморном кабинете с красными стенами у палисандровогописьменного стола сидели три человека.

Двое молчали, один говорил – сначала медленно, будто черезсилу, то и дело устало потирая пальцами набрякшие веки, потом все громче,энергичней. Наконец вскочил, принялся расхаживать вдоль стола, стремительноразворачиваясь на каблуках и помогая себе жестами нервных рук. Голубые глазанаполнились сиянием, голос звенел и вибрировал, щека дергалась в гневном тике,но рот оставался безмятежным и таил в углах тень мечтательной улыбки.

Слушатели (один из них был в черной адмиральской форме,другой в серой генеральской) отлично знали, что чередование вялости и напора,шепота и крика, языка цифр и вдохновенного камлания не более чем приемпрофессионального оратора, и всё же поневоле ощущали на себе магию этойстранной, известной всему миру полуулыбки.

Говорил диктатор могущественнейшего государства Европы,самый обожаемый и самый ненавидимый человек на Земле.

Слушали начальник военной разведки и его заместитель,вызванные в Рейхсканцелярию на секретное совещание, от исхода которого зависелажизнь и смерть десятков миллионов людей.

Но человек с неистовыми глазами и улыбчивым ртом говорил нео смерти, а о счастье.

– …Счастье германского народа, его будущее поставлены накарту. Еще две недели назад казалось, что положение наше незыблемо, аперспективы грандиозны. Но югославская авантюра наших врагов заставила меняприостановить подготовку «Барбароссы». Пришлось спешно тушить пожар, возникшийв тылу. Маловеры зашептались, что время упущено, что осуществление планапридется отложить на следующую весну. И что же? – Пальцы стремительноухватились за кончик острого носа, с силой дернули за маленький колючий ус. – Япреподнес миру очередной урок, я раздавил югославскую армию за одну неделю!Военная операция началась 6 апреля, а сегодня, 12-го, ее можно считать триумфальнозавершенной. – Короткая пауза, подбородок мрачно опустился, на лоб упаладлинная косая прядь, голос сник. – …Но переброска тридцати дивизий с востока назапад, а потом с запада на восток заставляет терять драгоценное время. Нанестиудар 15 мая, как предусматривалось планом, не удастся. Генеральный штабдокладывает, что теперь нам никак не начать раньше второй, а то и третьейдекады июня. Главный вопрос – сумеем ли мы в такие жесткие сроки, до началазимы, выполнить поставленные задачи: уничтожить основные силы Красной Армии ивыйти на линию Архангельск – Волга. Мы рассчитывали на пять месяцев, а остаетсятолько четыре. Мне говорят, что именно этого украденного месяца нам не хватитдля окончательной победы. Быть может, лучше в самом деле дождаться следующегогода?

Подрагивающая рука сделала неуверенный жест, потерла висок.Плечи согнулись, словно под бременем тяжкой ответственности, глаза скорбнозакрылись.

Теперь пауза получилась долгой – пожалуй, на полминуты.

Начальник разведки, человек еще не старый, но совершенноседой, осторожно покосился на своего помощника. Тот слегка поморщился, чтоозначало: решение всё равно уже принято, к чему эти театральные эффекты?

Рейхсканцлер вскинул голову – в широко раскрытых глазахсветилась непреклонная воля.

– Господа умники не понимают простой вещи! – Рубящеедвижение сжатого кулака. – Лавина, обрушившаяся с вершины, не можетостановиться. Всякий, кто попытается встать на ее пути, погибнет. Движение –победа, любая остановка – крах. Да, в общей сложности мы потратим на Югославиюцелый месяц. Теперь «Барбаросса» становится еще более рискованным предприятием.Но я знаю, чем мы компенсируем потерю времени. До сих пор мы делали ставку навоенный перевес: человеческий, технический, стратегический. Подготовкабольшевиков к обороне нас не пугала. Наоборот, мы хотели, чтобы онисосредоточили на границе как можно больше сил – тогда мы уничтожили бы КраснуюАрмию первым же натиском. Но теперь схватка с хорошо подготовившимся противникомслишком рискованна: мы не можем увязнуть в приграничных боях, а потом вестидолгое преследование потрепанного, но не сломленного врага. Удар должен быть нетолько сокрушительным, но и, – многозначительная пауза, – неожиданным.

Адмирал и его заместитель, не сговариваясь, слегка подалисьвперед. Лица остались непроницаемыми, но рука генерала непроизвольно коснуласьправого уха – после давней контузии оно не очень хорошо слышало.

Остановившись, диктатор смотрел на них сверху вниз.

– Да-да, господа, вы не ослышались. Удар должен застатьврага врасплох. В сложившейся ситуации фактор внезапности обретаетпервоочередное, даже решающее значение.

Кашлянув, начальник разведки тихо сказал:

– Но это совершенно исключено, мой фюрер. Мы ведемподготовку к восточной кампании уже несколько месяцев. На границы России, отБалтики до Черного моря, выдвигается пять с половиной миллионов солдат, тысячисамолетов и танков. В истории еще не бывало войсковых перемещений такогомасштаба. Мы не ставили себе задачу скрыть наши приготовления от НКВД. В любомслучае это было бы нереально. Какая же тут может быть внезапность?

– Не знаю! – Лицо рейхсканцлера было каменным, скрещенные нагруди руки больше не дрожали – На этот вопрос мне ответите вы. И не позднее чемчерез 24 часа. Абвер для того и создан, чтобы решать невозможные задачи!

– А если задача окажется не имеющей решения?

Чем громче и жестче говорил фюрер, тем мягче и приглушеннейзвучал голос адмирала.

– Тогда я откажусь от «Барбароссы»… – По лицу диктаторапробежала судорога. – Я не поставлю судьбу Рейха на слишком слабую карту.

Фюрер порывисто наклонился, положил адмиралу руку на витойпогон.

– Но вы решите мне эту задачу, я вас знаю. Точную дату ударая назначу лишь после того, как вы гарантируете мне внезапность. На боевоеразвертывание войскам понадобится десять суток. Значит, число «Зет» – это деньвашего рапорта плюс десять дней… Всё, господа. Идите, думайте.

Руководители разведки медленно поднялись. Окинув взглядом ихпомрачневшие лица, рейхсканцлер пожал плечами, снисходительно обронил:

– Я дам вам ключ. Цельте в Азиата, прочее несущественно. Ивот еще что. Без прусского чистоплюйства. Я санкционирую любые меры, любые.Лишь бы был результат. Итак, через 24 часа вы дадите мне решение. Или его будутискать другие.

И великий диктатор склонился над бумагами, давая понять, чтосовещание окончено.