— Да вот теперь назло поеду сам собою, — немедленно ввинтился в бутылку склочный гоблин. — Хошь — отменяй заказ, служивый, а только координаты тобою мне опрометчиво выданы, вот вернусь с твоим мануалом дурацким — тут-то поторгуемся!

В запале он даже совершил вызывающий шажок, малость приблизивший его к камере, и случился этот шажок лишним. Рука дварфа, несообразно росту длинная, как у той бабизяны, стремительно метнулась меж прутьев решетки навстречу гоблину. Хватай он, как заказано лучшими традициями благородного быдла, за шею, Бинго бы еще побарахтался, отжимаясь от решетки собственными неслабыми лапами; глядишь, и авторитет бы утвердил. Торгрим, однако, меряться равными силами не собирался, а то ли попросту не понадеялся достать до маячащей в вышине гоблинской холки, так что хватанул страшно и подло… что там капитан вещал про законность и праведность?.. В общем, так хватанул, что пальцы его, подобные толстенным мифрильным штифтам, на раз промяли новенькую паховую панель толстенной кожи, какую и копье возьмет не всякое, и причинили деликатнейшим Бингхамовым органам немалое смятение.

— Ва-а-а-а-а! — только и смог выдать Бинго, никак такого гадства не ожидавший от столь бородатого мужичины, по всем статьям и общерасовой репутации обязанного таким близким общением брезговать.

— Ты, Бингхам из рода Гого, уясни простую вещь, — прогудел Торгрим доброжелательно, сделал легкое усилие бицепсом, и Бинго почуял, что еще малость — и макушка его повстречается с низким темничным потолком, но он этого, скорее всего, уже не почувствует. — Рыцарь Амберсандер вправе дать мне задание, какое сочтет нужным, и твое дело тут малое — молчи, а хочешь — поддакивай. Коли он сказал, что мне с тобой идти — так я пойду. Я лишь хочу, чтобы через это сам сэр Малкольм не пострадал пуще, чем ему уже довелось по моему недомыслию. Уразумел?

— Наилучшим образом, — согласился Бинго с небывалым энтузиазмом. — Я ж и сам говорю, вдвоем веселее, и девок вдвое больше попортим по пути… Только, ежли продолжишь эту свою странную гимнастику, я на твой счет заимею некоторые неприятные подозрения.

Дварф недоуменно хмыкнул в усищи, но лапу прибрал, и Бинго, спешно сдавши назад, перевел дух.

— Рад, что вы подружились, — с удовлетворением подытожил капитан. — Что ж, время, как шутит канцлер, деньги, не будем сорить деньгами. Прояви добрую волю, Бинго, отомкни камеру, символически освобождая будущего товарища.

— Ключ где?

— Не нужен тут ключ.

Проверяют, понял Бинго. Что ж, это ли не повод показать дварфу, что и он не абы какой слабачок, только разве что врасплох и прихватишь, а случись сойтись на равных, так дешевле будет разойтись по добру! Шагнул к камере, передал факел Амберсандеру, ухватился за прутья решетки и налег, что было силищи. Железо заскрипело, затрещал доспех, распираемый грудами вздувшихся мускулов, заскрежетали остаточные зубы, шея пошла кошмарными тросами жил, и даже на физиономии дварфа образовалось смутное подобие уважения, хотя и вперемешку с каким-то дополнительным чувством, отнюдь не столь безоблачным. Прутья посопротивлялись да и поползли, с хрустом взламывая потолочные и напольные брусья, из гнезд. Гоблин тянул исступленно, как сказочное семейство репку, чувствуя бешено стучащую в ушах кровь, но уже ощущая скорую и неминуемую победу над гадостной постройкой, и вот оно! Тупое железо, не наделенное волей, подалось — сперва один, а затем и другой прут выломились из крепежей и натужно отогнулись в стороны, образовав вполне приличную дыру — лошадь, пожалуй, не пройдет, а дварф вполне протиснется, если подожмет плотное пузо и приберет бороду.

— Вылазь, бородатый, — выдохнул Бинго гордо и отступил. — И знай наших.

— Буду знать, — согласился дварф, шагнул почему-то не к дыре, а в сторонку и ненатужно отворил неприметную на общем фоне часть решетки, оказавшуюся незапертой дверцей.

— Не запирать же его, в самом деле, — с очевидным удовольствием объяснил гоблину капитан, а дварфу выразительно кивнул: вот, мол, знай наперед, с каким долбоклюем подписался сотрудничать. — А то вообще разожрется, выйти не сможет. Так хоть в коридор выходит и по нему бегает для моциону.

— И по лестнице еще доверху, — признал Торгрим, оглаживая бороду. — Две тыщи раз в день туда-обратно. Рекомендую! Ноги укрепляет, дыхание выправляет опять же.

— Чёта вы меня совсем с панталыку сбиваете, — огорчился Бинго, разминая отдавленные о прутья пальцы. — Сколь знаком с тюремным укладом, а меня с ним на правах местных достопримечательностей норовят познакомить повсеместно, нигде таких условий не видывал. Даже не берусь определить, то ли у вас тут курорт, то ли, напротив, сплошная пыточная.

— Тело и так тюрьма для духа, — изрек странное дварф, вернулся в глубину камеры и завозился там в уголку, что-то собирая и словно бы подтягивая.

— Только от доброй плюхи и выходит амнистия, — на всякий случай поддакнул Бинго, пользуясь проверенным в веках методом аналогий. — Ты там чего? Чёта хорошее собираешь, что притырил при разгульной свободной жизни да отобрал у сокамерников? Я помогу!

— Вот и славно, помоги, дружок. — Торгрим развернулся, и недоброе заподозрил гоблин в его натужном кряке. Штуки, на какую от дварфа потребуется нешуточное усилие, он и вообразить себе не умел… вот корова разве что, да откуда в темнице корова. А дварф, ощутимо приседая под непомерной тяжестью, рывком оторвал от пола внушительный тючок, в котором угадывалось некоторое родство с гранитным блоком, и впарил его в неосторожно протянутые Бингхамовы лапищи — убрать их гоблин не поспел вовремя. Инерцией тючка Бингхама неудержимо вынесло в коридор, даже тяжести особо познать не успел, только мощное сносящее движение, словно сдуру пытался принять на торс мкаламийского боевого носорога на полном скаку. Протащило по коридору, шлепнуло о решетку противоположной камеры, за спиной кто-то панически заскулил, а тюк, зараза, тут-то и явил свой истинный вес, да такой, что загребущие гоблинские лапы, отродясь с добычей подобру не расстававшиеся, вытянулись ниже колен. В тюке что-то коротко ерзало, как бывает, по слухам, с хорошо пригнанными походными вещмешками, — собственный Бингхамов мешок, когда ему случалось оказаться набитым, трясся и громыхал, как банка гвоздей, даже если не содержал ничего тверже свежепридушенной курицы.

— Он тут побег готовил, камни в сумке прятал! — догадался Бинго как бы и вслух, но за собственным сипением сам себя не расслышал. — Кхе! Что у тебя тут, замшелый?! Не иначе Каменный Трон попятить решился?!

— Доспех, — кратко пояснил дварф. — И иные фамильные реликвии. Уронишь… лучше не роняй. Доспеху что, а вот ноги береги.

— Чего?! Какой доспех? Да ты ж не шевельнешься в таком весе!

— Шевельнусь. — Торгрим выразительно перекатил по плечам грозные валуны. — Хотя, признаю ради справедливости, шевелиться в таком доспехе особо и не принято — он как раз для стояния насмерть. Ну и надевал я его в жизни всего раз — когда примерял и подгонку делал, ибо традиции — вещь столь великая, что нечего ее по пустякам мутузить.

— Беспредел! — возмутился Бинго, привлекаючи внимание капитана попытками попрыгать на месте, — получилось бы лучше, не плющи его вес тючка по-черному. — Это нынешние порядки такие — в тюрьму со всем, что нажито непосильным трудом? У меня каженный раз выгребают все до последней пряжки!