Потом Мэри Леблан спросила:

– Может, вы про… На Эльмира-авеню стоит Сент-Урс. – Винсент вставил, что в этот момент сжал ее руку, стараясь таким образом подать предупреждающий сигнал. – Это усадебный дом. Сколько себя помню, он стоял пустым.

– Возможно. – Девушка смотрела на нее по-кошачьи острым взглядом.

Мэри невольно перешла на полушепот.

– Просто, ну, вы упомянули эту историю, а я часто слышала… Это просто сказки, вы не подумайте, образованный человек в них верить не станет… Но я слышала, что в Сент-Урсе жил Джон Престер. И именно там он повстречал бесовку[6], мисс.

Улыбка Чеширского Кота, жадная и зубастая, расползлась на лице девушки.

– Неужели? Меня зовут Ади Ларсон. Можно я отниму у вас еще несколько минут, мисс?

Она попросила рассказать всю историю целиком в том виде, в котором они ее знали: про молодого красавца Джона, который каждое утро просыпался седым и усталым, помня путаные сны о звездном небе и диких скачках. Ади спросила, бывает ли кто-нибудь в Сент-Урсе (да, иногда мальчишки залезают туда на спор). Поинтересовалась, возвращаются ли они после этого (разумеется! Ну, разве что… Ходят слухи. О мальчишках, которые оставались там на ночь и возвращались лишь через год и один день. О мальчишках, которые прятались в кладовых и начинали грезить о дальних странах).

– И последний вопрос, друзья мои: как эта самая бесовка вообще попала в дом? Как она нашла беднягу Джона?

Лебланы переглянулись. Даже добросердечие Мэри пошатнулось перед странностью этой молодой женщины. И дело было не только в необычности ситуации: девушка в рабочей одежде бродит по улицам ночью; просто ее лицо будто светилось собственным светом, как газовая лампа, и сама она казалась одновременно охотницей и дичью, убегающей от чего-то и стремящейся к чему-то.

Но немногие способны оставить историю незаконченной. Это все равно что не закрепить последнюю нить на готовом изделии.

– Так же, как все бесовки попадают в дома, мисс. Находят щель, дыру или незапертую дверь.

Девушка ответила паре блаженной улыбкой, отвесила поклон и пошагала на запад.

В следующий раз ее увидели только через шестнадцать дней: мальчишки катили по улице обручи и вдруг заметили, как из Сент-Урса выходит белокожая женщина. Они описали ее внешний вид как «ведьминский»: ее простая одежда висела лохмотьями, дополненная странным плащом из блестящих черных перьев. Глаза покраснели, как от ветра, а улыбка, обращенная к ночному небу, была озорной, как будто она успела сдружиться со звездами.

Когда мальчишки начали расспрашивать ее о случившемся, девушка не смогла дать никакого объяснения, кроме бессвязных описаний высоких горных пиков, темных сосен и огней в небе, которые выглядели как розовый шелк, развешенный на звездах.

Когда я сам попытался спросить у нее, что она увидела за дверью – ведь была же там дверь, – она лишь рассмеялась.

– Бесовок, разумеется, что же еще? – Когда я нахмурился, Ади добавила, чтобы успокоить меня: – Послушай, не всякую историю следует рассказывать. Иногда пересказ похож на воровство. Ты отнимаешь у истории тайну. Оставь ты этих ведьм в покое.

Тогда я не понял, о чем она. Будучи ученым, я жаждал раскрывать тайны и истолковывать их, превращая незнание в знание. Но в случае с Сент-Урсом моим планам не суждено было осуществиться. Я прошел по ее следу до Эльмира-авеню и обнаружил белый особняк, утопающий в сладком гниении цветов магнолии, величественный и полузабытый. Я рассчитывал вернуться туда вечером для дальнейшего изучения, но в ту ночь случился Великий Алжирский пожар 1895 года. К полуночи небо стало золотисто-оранжевым, а к рассвету от всего квартала, включая особняк Сент-Урс, остался лишь покрытой сажей скелет.

Запомним этот пожар. Запомним, что он начался по неясной причине, и ни шланги, ни ведра с водой не могли его унять, пока последний дюйм величественной развалины Сент-Урса не обратился в пепел.

И все же я делаю запись об этих событиях, поскольку Сент-Урс был первой дверью, которую я нашел в этом мире, и второй дверью, которую нашла мисс Ларсон. Всякое обнаружение двери ведет к переменам.

Позднее Ади назовет период с 1885 по 1892 «голодными годами». На вопрос о том, что это был за голод, она рассмеялась и ответила: «Такой же, как у тебя, я полагаю. Мне хотелось дверей, ведущих в никуда. Или куда-нибудь». Изголодавшись, Ади бродила по земле, прочесывала ее, искала двери.

И находила[7]. Она обнаруживала их в заброшенных церквях и покрытых солью пещерах, на кладбищах и за трепещущими на ветру шторками на заморских рынках. Она нашла так много дверей, что ее представление о мире стало полупрозрачным и полным дыр, как карта, изъеденная мышами. В свое время я прошел по ее стопам и нашел все двери, какие смог. Но двери по сути своей являются отверстиями, проходами, пустотами. Как оказалось, довольно сложно зафиксировать точную геометрию пустоты. Мои записи полны тупиков, сомнений и смутных слухов, и даже самые подробные мои отчеты пестрят нерешенными вопросами, которые парят на полях, как серые ангелы.

Взять, например, дверь на реке Платт. След Ади, переливающийся всеми цветами радуги, повел меня обратно, вверх по Миссисипи и на запад, и в конечном итоге привел к мужчине по имени Фрэнк К. Тру. Когда я разговаривал с мистером Тру в 1900 году, он работал конным акробатом в Большом американском цирке, Всемирном музее, «Караване», «Ипподроме», «Зверинце» и «Собрании живых диких животных У. Дж. Тейлора».