Кауфман послал в Кабул специальную миссию во главе с генерал-майором Н. Г. Столетовым. В состав ее входили полковник генерального штаба А. К. Разгонов, топограф Бендерский, врач Яворский с фельдшером и три переводчика: с персидского — подпоручик Назиров, с западноевропейских языков — титулярный советник Малевинский, с тюркских — Замаан-бек Шихалибеков, а также 22 казака охраны. 27 мая 1878 г. генерал-губернатор вручил Столетову «Предписание № 4407». «С получением сего, — говорилось в документе, — вы имеете отправиться в г. Кабул, к эмиру афганскому, для скрепления с ним наших дружественных отношений, выяснения эмиру всех от того для него происходящих выгод и для заключения, если то окажется возможным, с ним союза на случай вооруженного столкновения нашего с Англией». Далее в предписании говорилось о захвате Англией приграничных с Афганистаном территорий и указывалось на то, что «образ действий англичан, стремящихся утвердиться в Афганистане, не может окончательно примирить с ними эмира и устранить совершенно поводы к новым столкновениям» (60. С. 27).

Кауфман поручил Столетову разъяснить Шер Али, что российское правительство «всегда смотрело на Афганистан как на оплот против посягательств английской политики на независимость среднеазиатских владетелей и что оно расположено оказывать со своей стороны поддержку стремлениям эмира противодействовать таким посягательствам» (60. С. 28).

Столетов прибыл в Кабул, и 9 августа 1878 г. между Россией и Афганистаном была подписана дружественная конвенция. В ее первой статье говорилось: «Российское императорское правительство считает государство Шер Али-хана, эмира Афганистана, государством независимым и желает, как с другими независимыми государствами, иметь с ним дружественные отношения, по старой дружбе». А в последней статье содержалось: «Друг государства Шер Али-хана, эмира Афганистана, должен считаться другом императорского Российского правительства, и враг государства Шер Али-хана, эмира Афганистана, должен считаться врагом Российского правительства, равно и наоборот» (60. С. 59–60).

11 августа 1878 г. Столетов с половиной конвоя двинулся обратно в Ташкент. Другие члены миссии остались в Кабуле.

Замечу, что генерал Столетов был направлен в Кабул в разгар русско-английского кризиса 1878 г., вызванного Русско-турецкой войной.

В начале лета 1878 г. в Туркестане были сформированы три войсковые группировки (их официально именовали отрядами) общей численностью 20 тыс. человек для похода в Индию в случае дальнейшего обострения обстановки. Еще одна ударная группировка была сосредоточена на восточном побережье Каспийского моря. Последняя группировка была дальше от границ Индии, но зато благодаря Каспийской флотилии имела отличное снабжение. В такой ситуации помощь или, по крайней мере, благожелательный нейтралитет афганского эмира были крайне важны для русских войск.

Английская разведка своевременно сообщила вице-королю Индии Эдуарду Литтону о прибытии Н. Г. Столетова в Кабул. Литтон потребовал от эмира принять английское посольство генерала Невиля Чемберлена. В ответ эмир Шер Али заявил, что в Афганистане траур по случаю смерти наследного принца Абдулладжана, во время которого принять британское посольство невозможно. А затем эмир… продолжил переговоры с русской миссией.

29 октября (9 ноября) 1878 г. вице-король Индии особой декларацией объявил Афганистану войну. Англичане планировали быстрым маршем дойти до Кабула, взять его штурмом и на этом войну закончить.

Для наступления на Кабул предназначались две колонны — Пешаварская и Курамская, формировавшиеся в окрестностях Пешавара и Когата. Для захвата Кандагара и наблюдения за Южным Афганистаном была сформирована третья, Кандагарская, колонна. В состав ее вошли Мультанская дивизия (сформированная в Мультане) и войска Кветского гарнизона, присоединившиеся к колонне уже в пути. В каждой из колонн пехота почти на четверть состояла из туземных частей, кавалерия была в размерах от полка до бригады.

Эмир Шер Али немедленно обратился за помощью к России. Но, увы, еще в августе русские отряды, предназначенные для действий против Индии, приказом из Петербурга были остановлены на Амударье. Через три дня после прибытия Столетова в Ташкент, 9 сентября, Кауфман отправляет его в Петербург с посланием к военному министру Д. А. Милютину. Кауфман просил «передвинуть в округ не менее двух пехотных дивизий и четыре казачьих полка, начать передвижение нынешней же зимой». Далее он обосновывал свою просьбу тем, что «уклониться от этого проекта — значит отдать Афганистан не только английскому влиянию, но, может быть, и полному подчинению… Все это покажет Афганистану и Индии английскую силу и могущество и наше сравнительное бессилие. Мы сами себе закроем в этом случае среднеазиатский театр действий при разрыве с Англией, а этот театр действий, по моему убеждению, для нанесения решительного удара Англии возможен только при условии союза с Афганистаном. Едва ли мы можем быть опасны для Англии, иначе как при условии мирного пути от реки Амударьи до границ Индии. При этом условии среднеазиатский театр действий приобретает важность первостепенную. Обеспечить себе возможность действовать на этом театре нам необходимо ввиду будущего окончательного решения восточного вопроса» (57. С. 459). Под «решением восточного вопроса» Кауфман подразумевал установление русского контроля над Черноморскими проливами.

Инициатива Кауфмана была отклонена Особым совещанием в Петербурге, на котором присутствовал сам Александр II. Горчаков традиционно паниковал, а военному министру Милютину военные реформы были важнее интересов государства, поскольку даже маленькая война путала его планы. В итоге Милютин отписал Кауфману: «Совещание пришло к заключению, что нам никак не следует прямо идти на войну с Англией из-за настоящего столкновения ее с Афганистаном… На основании всего вышеизложенного государем императором благоугодно было повелеть дать туркестанскому генерал-губернатору приказание, чтобы он посоветовал эмиру во избежание несвоевременной войны идти на примирение» (57. С. 462).

Однако Кауфман упорно защищал свою линию и написал Милютину: «У Шер Али-хана есть свои шансы на успех… Мы могли бы отсюда рискнуть поддержать его с меньшими средствами, чем те, которые исчислены были мною в записке, представленной по этому вопросу с генералом Столетовым… Позволю себе думать, что все существующие и могущие еще быть затруднения в делах наших в Европе идут от Англии, и все они разрешались здесь. Будь мы вовремя сильны в Средней Азии, мы могли бы достигнуть и на Балканском полуострове, и в Малой Азии всего, что нам нужно…» (57. С. 465).

В ответе Кауфману военный министр заявил, что государь и его министры признают правоту суждений Кауфмана, «тем не менее государь император не изменил твердого своего намерения поддерживать европейский мир до последней крайности и не допустит, чтобы повод к решительному разрыву с Англией был поднят с нашей стороны. Столкновение с этой державой в Азии было бы сигналом общей и упорной войны при обстоятельствах и обстановке крайне для нас невыгодных» (57. С. 465). Здесь царь попросту пересказывает идеи князя Горчакова, который так и не смог излечиться от синдрома Крымской войны.

Между тем мир кардинально изменился. Англия могла сколь угодно угрожать России, но это был только блеф. Англия не имела армии, способной сражаться с Россией. Крымская война ослабила Россию, которая была ведущей военной державой Европы, и установила примерное равновесие между французской, австрийской и русской армиями. Предположим, что в 1880 г. Англии удалось бы сколотить коалицию из Германии и Австрии и разгромить Россию. После этого Бисмарк стал бы в Европе тем, кем был Наполеон в 1810 г., т. е. случилось бы то, чего англичане боялись во все века. И это из-за какого-то Афганистана?