— А как вы вообще к Гельману относитесь?

— У него оригинальные идеи. Он раскованный, активный человек. Некоторые его инсталляции бывают, мягко говоря, неоднозначными. Препятствовать его работе, если она будет оставаться в рамках закона, мы, естественно, не станем.

К нам тут официально обращался Павел Астахов[16] с просьбой запретить спектакль «Сон в летнюю ночь». Но министерство — не орган цензуры, которая запрещает или разрешает те или иные спектакли. Театр пользуется творческой свободой. Если он нам подведомственный, мы можем проверить расходование средств и повлиять на кадровую политику. Например, назначить нового директора. Вот наша работа, а не вмешиваться в ту или иную постановку.

— Региональные проекты в духе «Пермь — культурная столица» вы готовы поддерживать?

— Мы готовы по мере сил поддерживать абсолютно любые начинания за границами Москвы и Санкт-Петербурга, которые приведут к культурному росту.

— В каких конкретно городах вы видите такие проекты?

— Во всех. В каждом городе можно найти что-то уникальное. Например, я в Думу шел от Кургана. Там замечательные дома-музеи — декабристов, уникальный Далматовский монастырь. Мы уникальны, в России везде можно найти культурный объект для гордости, преклонения. И для развития, конечно.

— По каким критериям вы сами будете измерять эффективность своей работы?

— В отличие от бизнеса здесь нет простых категорий. Как измерить эффективность? Количеством отреставрированных музеев? Или, может, спасенных от разрушения памятников? Количеством кинофильмов или их качеством? Или уровнем образования? Или ростом зарплат у музейных работников? Тысяча факторов, и далеко не все из них зависят от позиции министерства. Не министерство, например, устанавливает уровень окладов музейщиков или работников музыкальных школ. Но ничего — буду стремиться работать во всех направлениях.

— Категорию граждан, которую называют то «рассерженными горожанами», то «креативным классом» (мы в «Московских новостях» называем их «новой интеллигенцией»), вы для себя выделяете? Это ведь одни из главных потребителей культуры.

— Здесь я живу, работаю и не могу этот класс не замечать. Не хотел бы рассыпаться в излишних комплиментах среднему классу, но в принципе это одна из наших ключевых целевых аудиторий. Но не единственная.

Одно из совещаний, которые я проводил сегодня, касается изменений режима работы музеев. Например, Третьяковская галерея работает с десяти утра, а вход для посетителей — до 18.30. Я живу рядом, хотел с сыном сходить, но за год ни разу не смог — расписание просто не совпадает у нас. Недавно был в Иванове, там есть великолепный комплекс музеев, но работает он только по будням с 11 до 17. Получается, что музеи созданы для чего? Для пущей сохранности ценностей и удобства музейных работников? А должны ориентироваться, напротив, на удобство и интересы посетителей. Если мы говорим о «рассерженном горожанине», то как он может сходить в музей, если в 18.00 тот уже закрыт? В лучшем случае пойдет в кино, в худшем — выпьет пива. Поэтому мы сейчас смотрим, как можно изменить расписание — например, ввести лишний выходной, но при этом сделать так, чтобы два дня музей работал до девяти вечера. Возможны разные варианты.

— Кого вы можете назвать для себя авторитетами в культурной сфере?

— Не хочу называть фамилии, потому что министр культуры не должен активно афишировать свои личные вкусы. Авторитеты у меня есть, и я на них внутренне, конечно, ориентируюсь, но вкусовщиной руководствоваться не хочу.

— Вы часто говорите о недостатках исторического образования, в том числе и школьного. В новой должности попробуете что-то изменить?

— Нет, это прерогатива Министерства образования. Мы с [министром образования] Дмитрием Ливановым в частном порядке будем эту тему обсуждать, он очень здравый человек. Но от своих взглядов не отказываюсь.

Владимир Соловьев: Следующий год объявлен в России Годом культуры. Государство обещает дать творцам больше денег и в обмен хочет получить единое культурное пространство. Между тем, уже сегодня возникла проблема с распределением средств. Режиссеры и критики спорят, какой именно фильм достоин господдержки, директора музеев борются за коллекции, а современное искусство просто увязло в скандалах. Государственные вложения — это благотворительность или идеологические инвестиции? Как вернуть России культурный суверенитет, а россиянам — звание самой читающей нации? В студии «Воскресного вечера» министр культуры Российской Федерации Владимир Мединский.

Здравствуйте, Владимир Ростиславович. Я вас много раз видел в студии в качестве депутата, при этом вы были самый либеральный депутат от «Единой России». Как только вы стали министром, то негодующая молва окрестила вас самым консервативным министром действующего правительства, этаким идеологическим цербером. Не обидно читать про себя всяческие более чем критические высказывания?

Владимир Мединский: А кем еще должен быть министр культуры? Мне кажется, что министр культуры как раз должен быть охранителем, он должен быть в хорошем смысле этого слова цербером. Ну не хулиганом же ему быть от культуры, понимаете? Поэтому наша задача — это… Можно много говорить о конкурентоспособности России, но совершенно очевидно, что в области культуры мы по-прежнему мировые лидеры. И очень важно, чтобы это мировое лидерство сохранялось и развивалось.

Владимир Соловьев: Что для этого надо делать? Как правило, жалуются на то, что мало денег. Это правда, что на культуру выделяется мало денег? Или не совсем так?

Владимир Мединский: Философский вопрос. Потому что с одной стороны, да. Когда мы смотрим долю федеральных расходов на культуру, они всегда очень незначительные, казалось бы, на фоне общего ВВП. Вместе с тем, общее финансирование культуры в стране построено таким образом, что основные деньги должны идти из регионов. Регионы не слишком богаты. В Москве это большие деньги, во многих регионах это небольшие деньги. Вообще в мире, надо понимать, есть три главных модели отношений государства и культуры. Есть модель рыночная, это американская. Там государство культурой как бы не занимается. Этим занимаются специальные фонды, спонсоры, Голливуд независимый, и прочее. Вторая модель — это модель так называемой протянутой руки, когда государство объявляет гранты и дает тем, кто просит. Великобритания так работает. И третья модель — модель французская, шведская, финляндская, в какой-то степени российская. Это модель государственной поддержки и просветительства. Там есть министерства культуры, и они сознательно финансируют культурную политику. Специфика России в том, что в условиях ограниченного бюджета мы вынуждены опираться на третью модель, но сочетать все три.