– Это слово из языка Революции, – попытался объяснить папа. – Оно сложено из обломков нескольких слов на пали или санскрите.

Он рассказывал дальше, но я не слушала. Выхватив из папиного объяснения фразу «из обломков», я думала, как она подходит этим людям из ниоткуда. Они вышли из обломков разрушенного ими мира.

Несколько недель после того вечера никто не видел камапхибалей. Тем не менее их слова и странный язык остались в памяти словно дымок, витающий в воздухе, после того как фокусник проделывает трюк с исчезновением. Если вы умеете читать и писать, вы нужны Организации. Организация призывает вас помочь в переустройстве страны. Люди спорили, пытаясь понять, что все это значит, и в храме царило смятение.

Когда мы вернулись к себе, Тата, к всеобщему удивлению, спросила, не стоит ли нам довериться камапхибалям.

– Эти явно более образованные, – сказала она, оглядываясь в поисках поддержки. – Ну, по крайней мере, тот, что говорил, – он ведь был в очках?

Большой Дядя посмотрел на нее так, словно считать кого-то образованными только из-за очков – не меньшее безумие, чем по той же причине расстреливать людей.

– Я хотела сказать, – попыталась объяснить Тата, – кто бы ни был этот человек, представитель камапхибалей, он хотя бы не рос в джунглях, как все эти варвары.

Большой Дядя напомнил ей, что, если отбросить революционное красноречие и все эти крестьянские образы, камапхибали ничем не отличаются от «красных кхмеров» – «мерзких коммунистов», которых она так яростно презирает.

– Эти люди рассуждают здраво! В том, что они говорили, есть смысл! – оправдывалась Тата. – Им действительно понадобятся такие, как мы, чтобы объединить страну.

Ее слова ничуть не убедили дядю, однако он не стал продолжать разговор.

Поглощенные мыслями о камапхибалях, мы как будто забыли о солдатах Революции, поэтому, когда они пришли однажды вечером, вооруженные блокнотами и карандашами, мы оказались застигнутыми врасплох.

К нам в комнату решительным шагом, размахивая блокнотом на спирали, в которую был вставлен карандаш, вошел парень, высокий, худой, с темными губами курильщика и желтоватыми глазами. Он бросил взгляд в маленькую комнату, где господин Вирак и его жена сидели с малышом – у него несколько дней продолжался жар. Почувствовав, что солдат смотрит на него, господин Вирак выпрямился и сжал кулаки, словно приготовился к драке. Жена удержала его. Солдат, не обращая на них внимания, обводил взглядом нашу комнату. Он глянул на близнецов, затем на Радану и наконец на меня.

– Ты! – Он указал на меня блокнотом. – Подойди!

Я встала и пошла к солдату. Я ступала тяжелыми, медленными шагами, и в животе змеиными кольцами сворачивался страх. Папа схватил меня за плечи.

– Товарищ… – обратился он к солдату.

– МОЛЧАТЬ! – рявкнул тот и снова позвал меня: – ПОДОЙДИ!

За моей спиной мама пыталась успокоить ревущую Радану – я не осмелилась взглянуть на них.

– Как тебя зовут? – Солдат посмотрел на меня сверху вниз, и я почувствовала себя маленькой, ничтожной букашкой. – Имя! – прогремел он.

– Р-рами, – заикаясь, вымолвила я.

– Кто главный в вашем доме?

Я растерянно заморгала. У нас ведь больше нет дома – как кто-то может быть главным?

Прежде чем я успела что-то сказать, раздался папин голос:

– Я.

– Кхла… – вырвалось у Большого Дяди, и он подался вперед.

– Не надо, Арун, – осадил его папа.

Дядя покорно вернулся на свое место у окна.

– Я главный, товарищ, – повторил папа, обращаясь к солдату.

– Это твой отец? – спросил у меня солдат.

– Да, – выдохнула я и тут же судорожно схватила ртом воздух.

Папины руки на моих плечах сделались холодными и тяжелыми. Бешено стучало сердце – мое, или папино, или даже солдата…

– Как его зовут?

Папа снова хотел ответить за меня.

– МОЛЧАТЬ! Я спрашиваю девочку! – заорал солдат и, повернувшись ко мне, повторил: – Имя твоего отца!

– Аюраванн, – прошептала я.

И в ту же секунду пожалела, что назвала это имя. Мтях Кхла, Принц-тигр, – так звали папу близкие люди – прозвучало бы куда более внушительно и грозно.

– Полное имя, – потребовал солдат. – Полное имя твоего отца.

– Сисоват Аюраванн, – отчеканила я, начав с фамилии, как принято в Камбодже. – А я – Сисоват Аюраванн Ваттарами. – Я подумала, если скажу солдату свое полное имя, он простит мне то, что я замешкалась вначале.

Но солдату было все равно. Швырнув папе блокнот, он приказал:

– Пишите. Имя, профессию, историю семьи. Все.

Папа не заметил вставленный в спираль карандаш и по привычке достал из кармана рубашки серебряную ручку. Он начал водить ей по бумаге, сначала осторожно, потом все более порывисто. У него дрожали руки и плечи. Я никогда не видела, чтобы папа так писал – нервно, торопливо. Писать для него все равно что дышать, часто говорил он, а я не знала более умиротворяющего звука, чем папино дыхание. Теперь же он задыхался от волнения, и я слышала каждое движение ручки.

Папа все писал, а я смотрела на пистолет, торчавший у солдата из-за пояса. Кобра с поднятой головой. Мне даже показалось, будто я слышу шипение. Выстрел эхом прозвучал в моей голове, и я в который раз увидела, как тот старик падает на землю и вокруг его головы растекается кровавый ореол.

Папа закончил и, отдав блокнот солдату, прижал меня к себе. Он обхватил мои плечи, как будто хотел оградить кольцом своих рук. Солдат заглянул в блокнот и нахмурился. Затем, словно решив, что на сегодня хватит, повернулся и вышел. Широкими шагами он направился через двор к противоположному зданию.

– Зачем ты сказала им, как зовут отца? – набросилась на меня тетя Индия, когда солдат ушел. Она говорила резко, с упреком. Вместо птичьего щебетания в ее голосе мне слышалось сердитое шипение. – Не могла промолчать? – Она отчетливо произносила каждое слово, как будто тыкала им в меня.

Большой Дядя тронул жену за руку.

– Теперь они знают, кто ты! – бросила она дяде и, повернувшись ко мне, повторила: – Кто тянул тебя за язык?

Я испугалась. Обидные слова, крики, злость тети Индии. Чем я провинилась?

– А я рада, что Рами им сказала, – вступилась за меня Тата. – Они наконец поймут, кто мы, и будут относиться к нам с уважением. Если не эти идиоты, то хотя бы камапхибали.

Папа не обращал внимания на слова тети Индии и Таты. Он повернулся к маме, но та, избегая его взгляда, смотрела на свои руки, лежавшие на коленях, и пыталась унять охватившую ее дрожь. Я переводила взгляд от одного лица к другому в надежде понять, что происходит, однако никто не смотрел в мою сторону.