Наконец, внезапное появление Марьи Даниловны разом раскрыло ему глаза.

Он понял по лицу Стрешнева, когда она вошла в комнату, что женщина эта заняла здесь место хозяйки, устранив настоящую хозяйку на второй, а, может быть, и на последний план.

И в его прямой душе поднялось и выросло разом недоброе чувство к этой красивой и дерзкой наложнице, рядом с глубоким и печальным чувством к обездоленной Наташе.

И потом, за поздним ужином, это чувство росло и укреплялось.

Наталья Глебовна сказалась больною и не вышла; зато Марья Даниловна угощала его усердно, не сводила с него своих чудных глаз и говорила с ним только одним. Но он почти не отвечал ей, и это разжигало ее чувство, больно действовало на ее самолюбие.

Никита Тихонович и князь ревниво следили за ней, но она не обращала на них никакого внимания.

Перед сном все вышли прогуляться по саду. Никиту Тихоновича позвали на минуту к Наталье Глебовне, и он ушел недовольный и сумрачный. Телепнев быстро удалился от оставшихся вдвоем Марьи Даниловны и князя.

Как только они остались наедине, князь подошел к ней.

— Маша, ты не узнаешь меня? — взволнованно спросил он ее.

— Как не узнать! — насмешливо и сурово проговорила она в ответ.

— Ты изменилась… — начал он.

— Время не красит…

— Что ты, что ты! Да такою ты красавицей стала, что ни в сказке сказать… ни пером ни описать, ни словом вымолвить.

— Спасибо на добром слове, — усмехнулась она.

— Маша, — заговорил он вновь после непродолжительного молчания, — как мы любили друг друга, помнишь?

— Как не помнить! Век не забуду…

— Скажи, ведь ты не любишь Никиту Тихоныча? Скажи, ведь не по своей воле живешь ты здесь?

— Много будешь знать, князь, так, пожалуй, скоро стариком станешь…

— Маша, уедем со мной! — вдруг в порыве нахлынувшей на него страсти сказал он. — Уедем, я чувствую, как начинаю снова сильно любить тебя… Я не брошу тебя теперь, не уйду от тебя…

Она взглянула на него гневно.

— Опамятуйся, князь… Любви мне твоей не нужно. Оскорбления твоего вовек не забуду… Ежели я сделалась такою, какова я теперь, — тебе благодаря. Того не простит тебе Бог, а ежели и простит, так я не прощу. Ненавижу тебя, насколько сил хватает, и всю жизнь мечтала отомстить тебе, и теперь мечтаю и буду мечтать об этом до самой могилы, коли до того времени мне отмстить не удастся. Проклят будь ты, бездельник, вовеки веков!

Князь, хилый и тщедушный от рождения, болезненный телом и слабый духом, испугался ее жестоких слов и той страстности, с которою они были сказаны; но Марья Даниловна в исступленном гневе своем была так же прекрасна, как и в спокойном состоянии духа, или даже еще прекраснее.

Князь в порыве безумной страсти бросился к ней, обнял ее и стал покрывать лицо ее поцелуями. Но она с силой оттолкнула его от себя и ушла в свою комнату.

Все в доме давно уже заснуло глубоким сном. Ночь опустилась над стрешневской усадьбой, звездная ночь, одна из тех, какие бывают на юге. Полная луна медленно катилась по темному, но прозрачному небу и скользила своими серебряными лучами по ветвям запущенного усадебного сада, и ложилась серебристой чешуйкой на поверхность светло‑зеленого озера, и вырывала там и сям из тьмы ночной угол скамейки или колонну пришедшего в ветхость павильона.

Заглянула она и в господский дом, по очереди во все окна.

Теперь глядела она уже несколько времени в комнату Марьи Даниловны.

Одна Марья Даниловна не спала в эту ночь.

Крупными шагами расхаживала она взад и вперед по небольшой горнице и строила планы мести и бегства.

Душа ее, оскорбленная людьми и измученная жизнью, не согретая истинной сердечной любовью, которую все требовали от нее, но никто не хотел давать взамен ее ничего, кроме благ материального существования, была наполнена льдом презрения к людям, с которыми ей приходилось сталкиваться. Те, кого она хотела бы любить, бежали от нее и отказывались с презрением от ее чувства, а кого она презирала и ненавидела — те любили ее.

Она решила теперь ускорить события и вырваться на свободу.

За дверьми послышались мягкие шаги карлицы.

Марья Даниловна тихо приотворила дверь.

— Ты, Матришка? — спросила она.

— Я, королевна моя славная! Не одна, веду тебе месяц ясный.

Она ввела в горницу цыгана и тотчас же оставила их вдвоем.

Марья Даниловна, залюбовалась на его статную фигуру, на его темно‑бронзовое лицо, на его иссиня‑черные волосы и белые сверкающие зубы.

— Ты хотел мне сказать что‑то, — проговорила она наконец. — Что именно?

Но цыган несколько мгновений молчал, не сводя с нее восторженных глаз.

— Я хотел сказать тебе, боярыня, — тихо начал он, — что я обожаю тебя… Ни одна девушка в таборе — а у нас ли нет красивых девушек — не сравнится с тобой обликом. Повели мне что сделать — все сделаю для тебя; повели умереть — умру. Ослушался я старухи‑матери и пришел к тебе.

— Так что ж ты хочешь?

— Хочу, чтобы ты была счастлива. Ежели что нужно, скажи, я сделаю. Мать говорила, что ты рождена для того, чтобы жить среди богатства и знатных людей, но для того надо тебе уйти отсюда, освободиться от Стрешнева и ребенка.

Марья Даниловна зловеще засмеялась.

— Это сделать очень трудно, цыган. Но попробовать можно.

— Рассчитывай на меня. За тебя я готов хоть на плаху.

— Спасибо за это слово, цыган, только помощи твоей мне не нужно.

Но она вдруг задумалась. Отчего не воспользоваться услугами этого обезумевшего человека?

— Впрочем, вот что. Со Стрешневым я справлюсь сама, а коли ежели ты хочешь помочь мне, так есть здесь теперь один мой ворог лютый, который всему оказаться помехой может. Это — князь… Убери его с моей дороги…

За дверьми как раз в это время послышался шорох. Кто‑то взялся за ручку двери. Мария Даниловна вздрогнула, быстро отвела цыгана в тень за полог кровати и шепнула ему:

— Стой, не шевелись, пока не подам знака. А ежели нужно будет — помоги.

Дверь отворилась — и вошел князь.

Марья Даниловна стояла у окна, освещенная луной, и князь смело и быстро, как будто делал правое дело, подошел к ней и страстно обнял ее. Она не сопротивлялась, потому что план жестокой мести уже созрел в ее голове.

— Ах, это ты, князь, — сказала она, засмеявшись. — Я поджидала тебя. Так и думала, что придешь. Ты смел и дерзок. Постой же, повремени малое время обнимать меня. Дай слово молвить. Люблю смелых людей. До сих пор казался ты мне маленьким трусом, и я не любила тебя…