Кот получил кличку Оптимист: он в первый же день добыл где-то кролика, и мы с удовольствием съели его с чечевицей. В тот день мне удается, наконец, сесть за перевод, а вечером, когда я возвращаюсь из ресторанчика, Оптимист ждет меня у порога и не спускает с меня преданных глаз. На какой-то миг, на один короткий миг, я отвлекаюсь, забываю, зачем я здесь и что у меня произошло. На следующий день я еду на велосипеде в библиотеку, но вместо того, чтобы пойти к разделу с русскими книгами, как было задумано, направляюсь к медицинской полке. Анатомия завораживает меня. Раз уж не удается забыть о Луизе, лучше погрузиться в нее целиком. В сухих и скупых медицинских терминах я, продравшись сквозь бесстрастный взгляд на сосущее, потеющее, жадное и гадящее тело, нахожу поэму о любви к Луизе. Мне хочется узнать ее глубже, чем кожа, волосы и голос, которых мне так хотелось. Я хочу знать и состав ее плазмы, работу селезенки, ток синовиальной жидкости. Я опознаю Луизу даже через много лет после того, как тело рассыплется в прах.

КЛЕТКИ, ТКАНИ, СИСТЕМЫ И ПОЛОСТИ ТЕЛА.

Размножение клеток путем митоза происходит на протяжении всей человеческой жизни. На первоначальных стадиях роста, пока развитие органа не закончено, размножение происходит с большой скоростью. Позже новые клетки образуются только, чтобы заменить отмирающие. Исключение составляют нервные клетки. Они не восстанавливаются.

В секретных отделах своей зобной железы Луиза слишком много о себе воображает. Преданность ее биологии зависит от правильного регулирования, но ее белые лимфоциты превратились в хулиганов. Они больше не подчиняются правилам. Они кишмя кишат в кровеносных потоках, нарушая нормальную работу селезенки и кишечника. В лимфатических узлах их распирает от гордости: ведь там должна была протекать их работа — охранять организм от атак снаружи. Они были гарантией против внешней инфекции. Теперь же они превратились во внутренних врагов. Внутренние органы безопасности совершили переворот. Луиза стала их жертвой.

Позволишь ли ты мне заползти в себя, встать на страже твоих интересов, заманить в ловушку твоих врагов, когда идут в атаку на тебя? Почему я не могу запрудить тот слепой поток, что портит твою кровь? Почему в клапанах сердца нет ворот, на которые можно навесить замки? Тело твое невинно изнутри и не ведает страха. Твои сосуды не проверяют груз, переправляемый по ним, не смотрят содержимое трюмов крови. Твоим складам грозит переполнение, но сторожа их уснули, и убийцы прокрались внутрь. Кто здесь? Дай я подниму повыше свой фонарь. Здесь одна только кровь: красные кровяные тельца переносят кислород к сердцу, там тромбоциты образуют сгустки, а вот и белые тельца, лимфоциты типов Б и Т, в небольшом количестве, как и должно быть, проносятся мимо.

Преданное тебе тело допустило ошибку. Не время ставить в паспортах печати и скучающе поглядывать на небеса. Дальше наступают новые сотни, вооруженные до зубов, — они идут выполнять работу, которую делать не надо. Не надо? Зачем же тогда все это оружие?

Вот близятся они, устремляясь в кровеносные потоки, завязывая потасовки. А драться могут они только с тобой, Луиза. Ты сама стала инородным телом.

Мельчайшие клетки, из которых состоят ткани, видимы только под микроскопом. Однако некоторые ткани, например в полости рта, можно увидеть невооруженным глазом.

Невооруженным глазом. Как часто ты радовала мои похотливые безоружные глаза. Помню, как ты раздетая идешь в ванную, вижу изгиб твоей спины, выпуклость живота. Ты опускалась на меня для осмотра, и я помню шрамы меж бедер твоих — там, где ты упала на колючую проволоку. Будто тебя рвал хищный зверь, вгоняя стальные когти тебе под кожу, чтобы оставить жесткие отметины собственника.

Мои глаза порхали вокруг тебя как две карие бабочки. Мне покорялись расстояния твоего тела — от одного матового побережья до другого. Мне были известны заросли, где, насытившись, можно отдохнуть. То, что видели мои глаза, сохранялось на невидимой карте. Миллионы клеток, из которых состоит твое тело, отпечатались на сетчатке моих глаз. В своих ночных полетах я всякий раз точно знаю, где нахожусь. Твое тело — моя посадочная полоса.

Ткани твоего рта изучены досконально языком и слюной. Мне известны все хребты и долины, гофрированный свод и костяные крепости зубов. Мягкая гладкая внутренность верхней губы прерывалась в одном месте шрамом. Внутренние ткани рта и ануса заживают быстрее других, но пытливому взгляду остаются следы и знаки. А мой взгляд пытлив. Вот та история, что сохранилась шрамом в ловушке твоего рта: покореженный автомобиль с разбитым ветровым стеклом. Единственным свидетелем той аварии остался этот шрам, зазубренный по краям там, где кожа сохранила следы стежков, похожий на шрам дуэлянта.

Мои безоружные глаза считают твои зубы, включая пломбы: резцы, клыки, коренные, малые коренные. Всего должно быть тридцать два. Но у тебя — тридцать один. После секса ты вгрызаешься в пищу с жадностью, как тигрица, и жир стекает у тебя по губам. Иногда ты кусаешь меня, оставляя на моих плечах неглубокие раны. Ты хочешь, чтобы и в этом мы были похожи? Следы твоих укусов я ношу как знаки отличия. Их можно увидеть у меня на плечах, если я сниму рубашку, но заглавное «Л» внутри, в глубине сердца, недоступно невооруженному глазу.

Для удобства описания человеческое тело делят на полости. Мозг расположен в черепной полости. Его границей служат кости черепа.

Позволь мне проникнуть в тебя. Я буду археологом, что раскапывает лабиринты гробниц. Я посвящу свою жизнь исследованию твоих переходов, входов и выходов этого впечатляющего мавзолея — твоего тела. Как тесны скрытые трубы и колодцы в здоровом и юном теле. Даже гибкий палец с трудом нащупывает вход в просторные влажные покои, где скрываются матка, кишечник или мозг.

У старых или больных ноздри расширяются, глазные впадины углубляются, заполняясь озерами мольбы. Обвисает рот, зубы отступают с переднего края обороны. Уши увеличиваются и становятся похожи на раструбы. Тело готовится стать добычей червей.

Раз я бальзамирую твое тело в памяти, то в первую очередь сквозь надлежащие отверстия следует извлечь твой мозг. Сейчас, когда ты для меня потеряна, я не могу дать тебе проявиться — ты должна быть фотографией, а не поэмой. В тебе не будет жизни, как нет ее во мне. И мы вместе, ты и я, будем падать все глубже и глубже в темные пустоты, где раньше находились жизненно важные органы.

Меня всегда приводила в восхищение твоя голова. Прямая линия лба и удлиненный череп. Твой затылок чуть округляется, переходя в углубление, куда втекает шея. Сколько раз без страха приходилось мне спускаться по утесу твоей головы. Как хотелось мне держать твою голову в руках, нежно гладя и сдерживая желание облизать кожу у основания шеи. В этой впадине ты и существуешь. Здесь сотворяется и определяется всеядной таксономией твой мир. Странное сочетание: осознание собственной смертности и бесконечное самомнение. Всевидящие и всезнающие мозги, столь многим владеющие и способные как на подвиги, так и на проделки. Способные гнуть ложки и понимать высшую математику. Жестко ограниченное пространство, вмещающее ранимое «я».