– Олег! Немного быстрее соображай. Сейчас буду кричать неприлично, – предупредила Валя.

– А… – сказал Олег.

И Валя стала кричать. И прибежала Саша. И с ней весь ее светлый практический ум. И такси приехало тотчас же. И Саша погрузила Валю и зачем-то Олега в это такси. И села сама. И командовала так, что любо-дорого было сидеть в своем счастливом ступоре и ни о чем не думать.

Стоять тоже было хорошо… Обмениваться страшными взглядами с Валиным мужем. Хорошо было отказываться от валидола и нервно курить у санпропускника. И обниматься с врачами, акушерками, с Сашей и опять же с Валиным мужем, и почему-то даже с сыном. И с Василием Петровичем, случайно заехавшим в роддом на такси. Хорошо…

И хорошо было хотеть девочку. Свою собственную маленькую девочку. Хотеть ее родить пусть даже от наглой красивой аспирантки постороннего факультета, но лучше, конечно, самому.

Родить и назвать ее Зиной…

Чтобы точно была ничья вина.

Или просто – ничья…

У Галечки и Тамары Владимировны были разные представления о счастье. У Галечки – всегда неправильные.

Например, в отношении синтетики. Галечка не хотела верить, что синтетика – это не только некрасиво, но и вредно. Ситец, сатин, крепдешин – это то, что нужно.

Тамара Владимировна отдавала предпочтение сатину, хотя зимой, конечно, шерсти и драпу.

А Галечка требовала какие-то водолазки, нейлоновые лифчики, капроновые колготки.

Нет, нет и еще раз нет! Тамара Владимировна была непреклонна. Она и сама не признавала капрон, пока не стала полнеть.

Тамара Владимировна в темпах роста всегда всех опережала. Когда стала полнеть, опережала даже темпы пятилетки. Чулочно-носочная отрасль, особенно в части хлопчатобумажных изделий, за ней не поспевала.

Капрон был просто уступкой. Удобной. Да. Это Тамара Владимировна признавала.

Но не все удобное полезно.

Тамара Владимировна работала в очень престижной школе биологиней. Кому, как не ей, знать. На работу добиралась полтора часа.

Когда Галечка запросилась в школу возле дома, Тамара Владимировна наотрез отказала.

«Не все удобное полезно, дочечка», – строго сказала она.

Суффикс сводил Галю с ума. Он уменьшал мир вокруг и делал его приторным и вязким. Ничего большого. Ничего нейтрального. Тетушки, зданьица, трамвайчики, тарелочки.

Матюкаться Галя научилась раньше, чем ходить. А пошла поздно из-за не выявленной вовремя дисплазии бедренного сустава. Дисплазиечки. Суставчика.

Три года в гипсе и санаториях.

Тамара Владимировна намучилась. Галя ее мучений не помнила. Своих, впрочем, тоже. Наоборот. По сравнению с тем, что началось, когда Галя пошла, гипс был сладким, пусть и неподвижным сном, в котором сновали-бегали разные люди, в основном крикливые тетки с большими кастрюлями и ведрами. Плюс врачи. Врачей Галя запомнила цокающими. И теток – матерящимися.

Горочки тоже были большими. Галечка их видела в гробу. Карпаты. Приэльбрусье. Алтай. Чтобы Галечка оправилась и набралась силенок, Тамара Владимировна еще за два года до школы решила впустить деточку в мир альпинизма.

Галечку сначала привязывали к третьей, багажной, полке плацкартного вагона, чтобы она не упала ночью. Не упала и не мешала. Ночью взрослые пели. «Солнышко лесное».

Солнышко!!!

В походе Галечку тоже привязывали. К рюкзакам. К амуниции и снаряжению. И в таком виде переправляли над речушками и пропастюшками.

Галечка старалась не смотреть. Закрывала глаза. Жмурилась так, что лопались сосуды. По всему лицу. До синяков. Некоторые подружки Тамары Владимировны думали, что она Галечку бьет. Бессовестные.

А гроб привезли как раз с Алтая. Папа сорвался со скалы. Летел как птичка. Галечка этого не видела. Слава богу.

Тамара Владимировна вышла замуж за друга покойного папочки.

Галечка долгое время была уверена, что его жена тоже как папа. Как птичка. Но оказалось, что жене повезло больше, чем папе. С ней просто и без имущественных претензий развелись. Оставили квартиру и сына Дмитрия. Жена, квартира и Дмитрий были крупными. Некоторые даже толстыми. Таких к полке не привяжешь.

Галя спросила, нельзя ли развестись и с ней. Она же тоже без имущественных претензий. И могла бы жить в интернате. Или в санатории.

Тамара Владимировна чуть не умерла. Взамен на обещание жить дальше в мире и дружбе между народами, ну и просто – жить, Галя согласилась на всё. Она даже не подозревала, что является таким важным человечком в жизни Тамары Владимировны.

А в школу возле дома пошли подружки. У Гали тогда еще были подружки. Но полтора часа туда и полтора назад не оставили для них времени. Вместо подружек получились книжки. По воскресеньям приходил Дмитрий. Тамара Владимировна хотела и его забрать под свое крылышко. Но Дмитрий любил физику. А школа Тамары Владимировны была хоть и престижная, но специальная по языкам.

Галя учила немецкий и английский. Томас Манн в переводах оказался сильнее, чем в натуральном письме. А Диккенс – наоборот. На языке оригинала он звучал чище и проще.

Тамара Владимировна сказала, что дело не в Манне, а в Галином немецком.

И в самой Гале.

В ней всегда была проблема.

Именно на это ей и указал семиклассник Гена Соловьев. Он был очень красивый и взрослый. Хотя Диккенс, например, не считал разницу в два года вполне подходящей для брачных отношений. Или не Диккенс.

Галя спросила, когда Гена сможет на ней жениться. А Гена подвел ее к зеркалу. В холле школы висели целых два. Справа и слева. В левое зеркало Галя не смотрелась. Один раз только было – и сразу два по истории. Левое зеркало было несчастливым.

Гена к нему ее и подвел:

– Посмотри. Что видишь? Курица охламонская.

– Охламонская – это порода? – спросила Галя.

– Урода! – ответил Гена.

До Галечки дошло не сразу. Она вообще о красоте мало думала. Не замечала ее ни в природе, ни в себе. Наверное, последствия дисплазии и фармакологического вмешательства. Зато слова Гены сильно задели Тамару Владимировну. Не до такой степени, чтобы купить Галечке туфли. У них с Тамарой Владимировной был один размер. Такая ножка у деточки в пятом классе – будь здоров! Тамара Владимировна отдавала Галечке свои самые лучшие старые, аккуратно ношенные туфли. А себе покупала новые. Галечкина ножка, конечно, в них немного шлепала, но можно было подложить ватку. Зато туфли – взрослые. Это же чудесненько! Колготочки – детские, а туфли – взрослые. Сразу видно: семья живет по средствам. И на «Жигули» собрали из последних. Копили и во всем себе отказывали.

А Гене Соловьеву Тамара Владимировна ставила тройки. Только тройки. Это постепенно изменило его отношение к учебе, к школе и к самому себе. Он скатился и после восьмого класса ушел в ПТУ. Хотя мечтал стать врачом. Ха-ха-ха. Тамара Владимировна рассказывала и смеялась, рассказывала и смеялась.