Ко мне приходили за помощью родители, которые боялись насилия со стороны своих детей. Семейная картина: мать без конца оскорбляют, отец молчит. Или сыновья, которые выкручивают руки матери, отец смотрит телевизор, и ему плевать, а мать уже не знает, что говорить.

Есть сыновья, которые грабят своих матерей, и дочери, которые грабят отцов. То, что происходит, ужасно, потому что родители находятся в постоянном напряжении рядом с детьми, пережившими пубертатный период. Реагировать поздно. Одна молодая женщина, которая жила вдвоем с сыном, позвонила мне, встревоженная: «Меня очень беспокоит поведение моего сына, который только и знает, что играет с ножами, у него мало карманных денег, потому что я не богата, но дорогостоящие опасные ножи он покупает, и мне очень страшно, потому что он угрожает мне, будто не понимает, что говорит. И за него самого я тоже очень боюсь, он временами говорит как в фильмах насилия, которые он принимает за действительность. Вам не кажется, что некоторые сцены из фильмов могут побудить его напасть на меня или на кого-нибудь, кто зайдет к нему?» Я спросила ее: «А что вы предпринимаете?» – «Я удерживаю его и умоляю выслушать меня. Я говорю ему: „На это много ума не надо!“ Он не похож на себя, и я очень беспокоюсь, я даже боюсь за свою жизнь, потому что он бросает на меня иногда очень странные взгляды». Это эротические видения ребенка, у которого нет отца. Возможно, именно в это время у него происходит эрекция. Мать не поняла его. Но она сказала ему то, что я ей посоветовала: «Если я надоела тебе со своими разговорами о том, чтобы ты не играл с ножом, это потому, что я беспокоюсь, когда вижу, что ты делаешь нечто такое, что, видимо, не можешь контролировать и что может причинить вред тебе или еще кому-нибудь. Мне, например. В какой-нибудь момент ты можешь ранить меня (он действительно ранил ее) и будешь даже не слишком огорчен, потому что для тебя это игра. К счастью, все не так страшно. Но я беспокоюсь, видя, во что ты играешь, и понимаю, что такие вещи могут принести вред. Я уверена, что ты любишь меня, но ты можешь зайти слишком далеко, если причинишь зло мне или себе». Она рассказала мне: «Я сказала ему это, и он моментально перестал, он теперь занят совсем другими делами. Это просто чудо, я больше не убираю ножи, я оставляю дома его одного, тогда как раньше я не решалась его оставлять, потому что каждый раз, когда я приходила, он играл с ножом в опасные игры. Все кончилось, и он снова стал тем ребенком, которого я знала раньше, ведь он был такой милый».

Думаю, она произвела эффект кастрации, сказав ему: «Ты не отдаешь себе отчета». Он-то сам хорошо знал, что был в состоянии эрекции, когда играл с ножом. А это все равно что грезить. Думаю, она поняла, как поставить ему ограничитель, потому что, когда она запрещала ему игры с ножом, она усугубляла тем самым его вину, и это заставляло его чем дальше, тем больше противостоять матери.

Метательные виды спорта могут помочь подросткам, которых обуревают навязчивые «идеи ножей». Вспоминается пример пятнадцатилетнего мальчика, который сидел дома и целыми днями размахивал холодным оружием собственного изготовления. Мать сказала ему: «Послушай, будь осторожней, ты можешь ранить собаку, или меня, или кого-то, кто придет к нам, так что будь внимателен, найди себе лучше место в саду, сделай там что-то вроде тира с мишенью». Начиная с этого момента все улеглось, и мальчик стал заниматься метанием. Он увидел, что нож сам по себе может быть полезной для него вещью. Их было интересно изготавливать, метание ножей было старинной игрой. С одной стороны, ножи, выставленные в музейной витрине, которые люди коллекционируют, с другой – нож может быть спортивным оружием для метания. Так удалось отвести подростка от навязчивых видений, а потом и осуществить перенос.

Словесный терроризм в моде. «Крутые» подростки не дают своим родителям говорить: «Помолчи», «Я не хочу тебя слушать», «Тебе все равно нечего сказать, ты можешь только нести чушь». В наше время среди школьников распространена подобная манера общения с родителями. Разумеется, если одни поступают так по своей испорченности, то другие, приходя домой, разговаривают таким образом, чтобы ходить с высоко поднятой головой перед своими товарищами. Они вызывают родителей на конфликт, не имея никаких на то причин. Когда в наличии нет такого большого выбора логических средств, которым располагают взрослые, то лучший способ заткнуть рот – не дать говорить. Тогда надевают наушники или прямо говорят родителям: «Замолчи, или я тебе двину».

Возможно, это не более чем мода, однако она тем не менее показательна, ибо в таком поведении есть определенный ответ на пубертатный этап развития. Неудивительно, что с какого-то момента это происходит в тех малочисленных семьях, где ребенок начиная с четырех-пяти лет становился центром мироздания.

Те, кто собирается стать детским психоаналитиком, думают, что это легче, чем быть психоаналитиком взрослых. На самом деле это намного труднее, потому что нужно уметь понять то, что ребенок хочет выразить, а не то, что он говорит.

Я предлагаю таким желающим пойти в выходной день в сквер или городской сад и говорю: «Возьмите с собой тетрадь; сядьте где-нибудь в уголке, сделайте вид, будто читаете, и послушайте, что говорят друг другу дети, что говорят детям их матери, что за жизнь идет на садовых скамейках, о чем говорят все эти женщины и дети, запишите все это, и тогда я увижу, способны ли вы понимать – не видеть, регистрируя окружающее, а интерпретировать увиденное. Вслушайтесь именно в те слова, которые дети говорят друг другу, не исправляя то, что вы услышали. В самых неправильных грамматических формах, какие только могут быть. Запишите слово в слово то, что они говорят друг другу, когда играют в сторонке на скамейке, что говорят взрослые, когда смотрят на своих играющих детей, и что говорят матери своим малышам».

Слово – это целая фраза для ребенка, но мы не знаем какая, так что надо ее расшифровать, анализируя его поведение и последующие фразы.

Анализируя, надо понять, слово в слово, что сказал тот или иной человек; если, например, ребенок говорит вам: «Моя мама делать то-то и то-то», это значит: «моя мама сделает то-то и то-то», а не «я сделаю то-то и то-то, как мама», потому что это означает: «я – наполовину я, наполовину мама». В первой фразе никакого «я» нет. Следовательно, тут все независимо от времени и пространства, потому что все слито воедино, и это тот язык, который нужно уметь слушать, чтобы понять, в какой ситуации находится сейчас ребенок, понять смысл его желаний. Я привела этот пример, но все время попадаются так называемые синтаксические ошибки – каждый человек пишет по-своему. Слово – это целая фраза для ребенка, но мы не знаем какая, так что надо ее расшифровать, анализируя его поведение и последующие фразы. Надо уметь слушать. Психоаналитик должен услышать то, что сказано. Именно для этого он должен понимать оговорки; например, он слушает кого-то, кто говорит по-французски прекрасно, и вдруг – чудовищная языковая ошибка, не являющаяся оговоркой; это чрезвычайно важно, потому что человек, значит, оказался вдруг на том уровне, который уже пережил, и подсознательно дал себя увлечь всему тому, что он тогда чувствовал, потому что тогда он говорил именно так. Это отличается от ляпсуса, который является отражением другого уровня речи. Это то, что называется «несостоявшееся действие», однако для подсознания это действие состоявшееся.