[Уильяму Пэкерду]

13 октября 1972 г.

это писание поэзии, нам тут приходится играть нечестно. Я рад, что могу работать немного с прозой, и бухать, и драться с женщинами, чтоб сорваться с этой ниточки. Иногда залезаю в эти ремесленные интервью, и такое чувство, что они красное дерево полируют. Полагаю, все оттого, что такие люди слишком прилежно учатся и слишком мало живут. Хемингуэй жил жестко, но тоже заперся в своем ремесле, а некоторое время спустя ремесло это стало клеткой и его прикончило. Полагаю, все дело в том, как на ощупь оттуда выбираться. это как зеркала, в которых мы, бывало, терялись во всяких местах на набережной, когда были детьми. довольно легко все растерять, самому потеряться. и я тут не говорю ни с какого постамента. давайте выпьем пива за удачу и будем надеяться, что дамы по-прежнему любят наши морщинистые души и увядающие лядвия, о, как поэтично. бля.

прилагаю еще стихов. пытаюсь собрать себе целый арсенал, и я взорву весь мир своими стихами. ну.

[Дейвиду Эваниеру]

Конец 1972 г.

[…] Мне никогда особо не нравилось писать, творить, я имею в виду то, что делали другие ребятки. мне это казалось довольно хилым и претенцивным, до сих пор так кажется. Я не бросал писать не потому, что был так уж хорош, а поскольку считал, что все они плохи, включая Шекспира, все вот эти вот. напыщенный формализм, как будто картон жуешь. мне было не очень хорошо, в мои 16, 17, 18, я заходил в библиотеки, и там было нечего читать. обыскивал все залы, все книги. когда выходил обратно на улицу и видел первое лицо, здания, автомобили, что бы ни говорилось, не имело ничего общего с тем, что я видел у себя перед глазами, это было подражание, фарс. всё мимо. Хегель, Кант… какой-то ебучка по имени Андре Жид… имена, имена, и все пыжатся. Китс, что за мешок дерьма. все не туда. начал что-то различать в Шервуде Эндерсоне. Он почти добрался куда надо, он был неуклюж и глуп, но давал тебе заполнять пробелы. непростительно. Фолкнер был фуфло, как сальный воск. Хемингуэй приблизился рано, затем начал трямкать и вертеть эту большую машину, что все время пердела тебе в рожу. Селин написал одну бессмертную книгу, от которой я хохотал день и ночь («Путешествие»), затем свалился в мелочное домохозяйкино нытье. Сароян, он, как Хем, понимал важность корня и ясного слова, легкой и естественной строки, но Сароян, зная эту строку, пацан, он врал: он говорил: ПРЕКРАСНО, ПРЕКРАСНО, а оно не было ПРЕКРАСНО. я хотел слышать, что есть, все ссыкливые страхи, тревоги, безумие; нахуй величественную позу. нигде такого не мог найти. я бухал и трахался, сходил с ума в барах, бил окна, из меня вышибали все говно, жил. я не знал, что. до сих пор работаю. по-прежнему еще не ухватил, как надо. вероятно, и не ухвачу никогда. я даже люблю свое невежество. люблю свое ссыкливое, намасленное пузо невежества. вылизываю себе чертову душу языком моей пишущей машинки. я не вполне хочу искусства. я хочу развлечения, перво-наперво. я хочу забыть. Жужжанья хочу, какого-то крика среди бухих от вина канделябров. Хочу. В смысле, если мы сюда сумеем встроить какое-то искусство после того, как нас заинтересует, прекрасно. но давай без вот этой вот праведности, тра ля, тра ля.

[Стиву Ричмонду]

24 декабря 1972 г.

[…] у тебя есть право критиковать меня, и по большей части оно, вероятно, правильно, но вот одному тебе надо научиться, в конце концов, я чувствую, что творчество – это не фотография или даже не обязательно шаблонная истина. творчество несет в себе собственную истину или ложь, и только годы могут назвать, что есть что. люди вот чего не понимают – хотя что-то, как кажется, про них, оно не обязательно про них, это может быть часть их – тот миг – и толика всех людей, слепленная в то, что нужно сказать. я читал кое-какие стихи, про которые казалось, будто обо мне, меня называли Бреховским и другими именами, но я вынужден был смеяться, поскольку знал, что это не вся картинка.

Думаю, иногда мы можем стать слишком благонравны и, следовательно, попасть в клетку.

Я верю, что однажды ты найдешь себе издателя, и, быть может, чем позднее он явится, тем лучше будет для тебя. меж тем, пожалуйста, не думай, будто тебя пыряют ножом. что бы ни было мне сказать тебе или о тебе или о ком угодно еще, никогда не будет тайным, оно всегда будет высказываться прямо.

у тебя есть право иногда унывать, я тебя не виню. но мне это пришлось нелегко и нелегко по-прежнему. как я говорю, давай уже РАБОТАТЬ. у тебя с избытком таланта и честности, я б не хотел быть тебе врагом, так не превращай меня в него.

Буковски разгромил Крили в стихотворении под названием «О Крили», опубликованном в маленьком журнале в 1971 г.

[Майклу Андре]

6 марта 1973 г.

[…] я больше не ненавижу Крили. он прилежно работал над некой формой письма, которой я не понимаю. но он вложил в нее свою энергию и свою жизнь. тумаков он получит очень много. вероятно, уже получил их столько, что ему стало свойственно по их поводу раздражаться. человеку, в конце концов, надо как-то давать сдачи, или склизкие черви одолеют. я не собирался быть склизким червем против Крили. вел себя как дешевка. просто полез в бутылку, хорошенько его не изучив. это лишь шаблонный тумак (машинальный) против заправилы или заправил или против лучей славы. дешевка, и мне следовало быть умнее. но я взрослею медленно, М. Если умру в 80, мне, вероятно, будет 14 лет. ты понимаешь, что я пытаюсь сказать? ну ладно.

[Роберту Хеду и Дарлин Файф]

23 мая 1973 г.

Вот еще вам на рассмотрение. Слушайте, я понимаю, о чем вы, но «Заметки человеческого существа» просто как-то слишком манерно. «Заметки старого козла» снимает напряжение и позволяет мне высказать шире. Вероятно, в истории больше вреда причиняли те парни, кто считал, будто они человеческие, а не какие-нибудь еще существа. В смысле давайте держаться подальше от благочестия, и, может, если нам немного повезет, мы и станем благочестивы. Потуги и приверженность, похоже, тут без толку.

Кроме того, добро и зло, правое и неправое постоянно меняются местами; это скорее погода, а не закон (нравственный). Я бы предпочел держаться погоды. Думаю, многим революционерам не удается разобраться с моими работами: я больший революционер, чем они. Дело лишь в том, что их слишком многому учили. Первый процесс учения или творчества – разобразование. Чтобы это удалось, гораздо проще быть старым козлом, а не человеческим существом, хорошо? прекрасно, как вы там сегодня?

[Дарлин Файф]

[Июнь?] 1973 г.

Да, беда с работой на првт-во или принятием гранта от првт-ва… беда с тем, чтобы оставаться в живых, хоть как-то, хоть ненадолго. Я слышал все доводы.

Я ненастоящий революционер. Я просто записываю слова. Но мысль сменить одно првт-во на другое мне едва ли кажется крупным выигрышем. начинать надо с отдельной личности. надо заменить личность, что у нас есть сейчас, на другой вид, либо, если этого мы не можем, все равно его надо немного залатать. и у меня нет готовых решений. только еще слова, быть может. слова, слова, слова, слова. нагнетание потока.