Даже не взглянув на него, я делаю шаг вперед и протягиваю его солдату, который рассматривает документ при ярком свете карманного фонарика, точно такого же, как тот, каким совсем недавно пользовался я сам; затем он направляет слепящий луч мне в лицо, чтобы сравнить меня с тем, кто изображен на фотографии, вставленной в эту металлическую карточку. Я еще могу наплести, будто этот Ausweis, который мне не принадлежит, в чем я готов сразу же сознаться, вернули мне по ошибке вместо моего во время предыдущей проверки документов, поскольку там было много народу; при этом я сделаю вид, что только сейчас заметил подмену. Однако, полицейский возвращает мне этот драгоценный документ с любезной, чуть ли не сконфуженной улыбкой, лаконично извиняясь за допущенную оплошность: «Verzeihung, Herr von Brückel».[27]После чего он быстро отдает честь каким-то неопределенным жестом, отдаленно напоминающим «немецкое приветствие», и вместе со своим напарником улепетывает обратно в сторону Ландверканала, чтобы продолжить прерванное патрулирование.

На сей раз изумление мое столь велико, что меня так и подмывает взглянуть на это удостоверение, ниспосланное мне судьбой. Как только полицейские исчезают из виду, я бросаюсь к ближайшему уличному фонарю. В синеватом ореоле света, который окружает чугунный фонарный столб, увитый стилизованным плющом, лицо на фотографии, и впрямь, может сойти за мое. Подлинный владелец этого удостоверения – Вальтер фон Брюке, проживающий по адресу: Фельдмессерштрассе 2, Берлин, Кройцберг… Предчувствуя, что это очередная западня, которую устроила мне прекрасная Ио вместе со своими пособниками, я возвращаюсь в отель в полном замешательстве. Я уже не помню, кто открыл мне дверь. Мне вдруг стало так дурно, что я в каком-то дремотном тумане разделся, быстро вымылся, лег в кровать и тут же провалился в глубокий сон.

Надо полагать, вскоре после этого, разбуженный естественным позывом, я отправился в ванную, где сразу вспомнил другую уборную, которую все никак не мог найти этой беспокойной ночью, и в тот же миг у меня перед глазами промелькнули все эти сцены, хотя поначалу я был готов поверить, что они просто пригрезились мне в кошмарном сне, тем более что в них явно угадывались знакомые мотивы сновидений, преследующих меня с детства: долгие блуждания в тщетных поисках уборной, спуск по винтовой лестнице, на которой не хватает ступенек, путешествие по подземному ходу, затопленному морскими, речными или сточными водами… и наконец, проверка документов, во время которой меня принимают за другого… (12) Но когда я шел обратно к своей измятой постели, мне попались на глаза вещественные доказательства того, что эти воспоминания были вполне реальными: костюм из толстой шерстяной материи, висевший на стуле, белая рубашка (украшенная, как и носовой платок, вышивкой в виде готической буквы W), пошлейшие ярко-красные носки в черную полоску, грубые спортивные башмаки… Во внутреннем кармане куртки нашелся и немецкий Ausweis… Меня одолевала такая усталость, что я тут же снова заснул, не дожидаясь убаюкивающего материнского поцелуя…

Примечание 12: наш психоаналитик-любитель, разумеется, «забывает» о трех ключевых темах, вокруг которых выстраиваются эти эпизоды, описанные им, впрочем, довольно подробно: инцест, рождение близнецов, слепота.

Не успел я покончить с коротким утренним завтраком, ограничившись только самым необходимым в виду плохого аппетита, как в мою комнату без стука вошел Пьер Гарин, который по своему обыкновению держался непринужденно и развязно, готовый на что угодно, лишь бы не выдать свое удивление и показать, что он осведомлен лучше собеседника. Вскинув руку в знак приветствия, привычным для него жестом, словно он хотел отдать честь на фашистский манер, но в последний момент передумал, он сразу же заговорил таким тоном, как будто мы расстались всего пару часов назад, и с тех пор ничего особенного не произошло: «Мария сказала мне, что ты уже проснулся. Вот я и решил заглянуть на минутку, хотя никаких срочных дел у меня к тебе нет. Просто хочу вкратце сообщить: нас одурачили, Oberst фон Брюке не погиб. Отделался небольшой царапиной на руке! Когда он медленно оседал под пулями убийцы – это было одно лишь притворство. Я должен был это предвидеть: это ведь самый лучший способ скрыться от преследования или даже избежать возможного повторения… Впрочем, те, другие, наверное, окажутся похитрее…»

– Ты хочешь сказать, похитрее нас?

– Пожалуй… Хотя я не собирался сравнивать…

Чтобы он не заметил, как меня встревожило его сообщение, я стал с показной невозмутимостью наводить порядок на своем загроможденном столе, который служил мне для разных целей и был небольшим, о чем я уже упоминал. С таким видом, будто я слушаю его в пол-уха, я сложил остатки своего завтрака на поднос, который еще не успели убрать, и сдвинул к другому краю стола разные вещицы, принадлежащие мне; а самое главное – припрятал листы с фрагментами незаконченной рукописи, но все это как будто невзначай. Боюсь, как бы Пьер Гарин не разгадал мою уловку. Теперь-то я знал, что в этой сомнительной афере он играет не на моей стороне. И то сказать, по меньшей мере странно, что этот пернатый вестник несчастья (он ведь часто пользовался псевдонимом Sterne – «крачка») даже не обмолвился ни о моем неожиданном отстранении, ни о том, как ему удалось снова напасть на мой след, и не полюбопытствовал, чем я занимался в эти два (или три?) дня. Безразличным тоном, словно желая поделиться собранной информацией, я спросил:

– Говорят, у фон Брюке был сын… Он не мог сыграть какую-то роль в твоей невероятной истории?

– А! Так значит Жижи рассказала тебе про Вальтера? Нет, он тут не при чем. Он погиб во время отступления на восточном фронте… Не верь Жижи и ее россказням. Она выдумывает всякие глупости, ей просто нравится все запутывать… Хоть она и очаровательная девчушка, но все же прирожденная лгунья!

Кому, действительно, не стоило верить, так это самому Пьеру Гарину. Он, разумеется, не мог знать о том, что, блуждая той ночью по огромному дому, где меня в некотором смысле держали в заточении, я случайно обнаружил три порнографических рисунка с подписью этого самого Вальтера фон Брюке, на которых он, вне всяких сомнений, изобразил Жижи собственной персоной, хотя и в неприличных позах, причем лет ей тогда было на вид не меньше, чем сейчас. Я не хотел упоминать об этом в своем рапорте, поскольку мне показалось, что в сущности это ничего не значит, разве что позволяет пролить свет на садоэротические склонности этого W. Но последняя реплика моего товарища Стерна заставила меня изменить свое мнение: теперь у меня есть вещественное доказательство того, что Вальтер фон Брюке не погиб на войне, о чем прекрасно известно и Жижи, хотя она утверждает обратное, и трудно поверить, что Пьер Гарин об этом не знает; так зачем же он пересказывает мне выдумки этой девчонки?

Между тем, рассказать об этом не так-то просто, и, видимо, не только потому, что весь этот эпизод был умышленно опущен: мне все никак не удается определить его положение, если не в пространстве (комната, в которой это произошло, могла находиться только в лабиринте коридоров на первом этаже), то хотя бы во времени. Когда это случилось: до или после визита врача? Успел ли я к тому времени съесть свой скудный завтрак, запив его тем подозрительным ликером? В чем я был: еще в пижаме или уже в костюме, в котором я совершил побег? Или же – почем знать – на мне была какая-то другая одежда, которую я ненадолго позаимствовал, а потом об этом позабыл?