хотели навязать: государство запрещало отдельному человеку совершать несправедливость не потому, что оно ее ликвидировало, а потому, что хотело монополизировать, как соль и табак. Воюющее государство позволяет себе любую несправедливость, любое насилие, которые опозорили бы отдельного человека. Оно пользуется не только дозволенной хитростью, но и сознательной ложью и намеренным обманом относительно врага, и притом в размере, превосходящем, видимо, использованные в прошлых войнах. Государство требует от своих граждан предельного послушания и самопожертвования, но при этом посредством чрезмерной секретности и цензуры берет под опеку передачу информации и высказывание мнений, что делает беззащитным дух за счет интеллектуально подавленных перед лицом любой неблагоприятной ситуации и любого дикого слуха людей. Оно освобождает себя от обязательств и договоров, которыми связало себя с другими государствами, беззастенчиво признается в своей алчности и в стремлении к власти, которые из патриотических соображений индивид задним числом обязан одобрить.

Никто не отрицает, что государство не может отказаться от использования несправедливости, потому что иначе окажется в невыгодном положении. Даже для отдельного человека соблюдение нравственных норм, отказ от безжалостной борьбы за власть, как правило, невыгодны, да и государство только изредка способно вознаградить индивида за жертвы, которых требовало от него. Не следует также удивляться тому, что ослабление любых нравственных отношений между крупными субъектами человечества оказало обратное воздействие на нравственность индивидов, так как наша совесть – это не непреклонный судия, которому отдает приказы этик, по своему происхождению она является «социальным страхом» и ничем иным. Там, где сообщество упраздняет порицание, прекращается и подавление злобных вожделений, и люди совершают жестокие, коварные, предательские и грубые поступки, возможность которых казалась несовместимой с их культурным уровнем.

Итак, гражданин цивилизованного мира – о нем я до этого говорил – может растеряться в ставшем ему чужим мире – мире, который разрушает его великое отечество, опустошает общее достояние, ссорит и унижает сограждан!

По поводу его разочарования можно было бы сделать единственное критическое замечание. Строго говоря, оно неоправданно, так как связано с разрушением некой иллюзии. Иллюзии же предлагают нам свои услуги для того, чтобы избавить нас от чувства неудовольствия и позволить вместо него вкусить удовлетворение. В таком случае мы обязаны, не жалуясь, мириться с тем, что когда-нибудь однажды они столкнутся с частью действительности, о которую и разобьются.

Дважды в ходе этой войны наше разочарование обострялось: незначительной нравственностью государства во внешних отношениях – государства, которое внутри ведет себя как страж нравственных норм, и жестокостью в поведении людей – людей, которых в качестве членов высочайшей человеческой культуры не считали способными ни на что подобное.

Давайте начнем со второго пункта и попытаемся в одной короткой фразе изложить воззрение, которое намерены критиковать. Как, собственно говоря, представить себе процесс, в результате которого человек достигает более высокой ступени нравственности? Пожалуй, первый ответ будет звучать так: буквально с самого рождения, изначально он является добрым и благородным. Такой ответ теперь уже не нужно принимать в расчет. Второй ответ будет опираться на ту мысль, что здесь должен иметь место процесс развития, и, вероятно, следует предположить, что это развитие состоит в искоренении злых склонностей в человеке и в замене их под влиянием воспитания и культурной среды склонностями к добру. Но тогда позволительно удивиться тому, что у воспитанного таким образом человека зло может проявиться столь активно.

Но этот ответ содержит и тезис, которому мы намерены возразить. В действительности нет никакого «искоренения» зла. Психологическое – в более строгом смысле, психоаналитическое – исследование, напротив, демонстрирует, что глубочайшая сущность человека заключается в порывах влечений, простейших по своей природе, идентичных у всех людей и направленных на удовлетворение определенных изначальных первичных потребностей. Сами по себе эти порывы влечений ни добры ни злы. Мы классифицируем их и их проявления в зависимости от отношения к нуждам и запросам человеческого сообщества. Нужно признать, что все побуждения, которые осуждаются обществом как злые – в качестве представителей мы рассматриваем побуждения эгоистические и жестокие, – находятся среди этих примитивных влечений.

Эти примитивные побуждения проходят долгий путь развития, прежде чем им позволяют направлять взрослого человека. Они подвергаются торможению, направляются на другие цели и области деятельности, сливаются друг с другом, меняют свои объекты, частично обращаются против собственной личности. Реактивные образования против определенных влечений имитируют содержательные преобразования последних: из эгоизма, похоже, возник альтруизм, из жестокости – сострадание. За счет таких противоположно направленных реакций некоторые побуждения почти с самого начала выступают в виде пары противоположностей – отношение очень странное, чуждое общепринятому пониманию и названное «эмоциональной амбивалентностью». Легче всего можно наблюдать и добиться понимания того факта, что сильная любовь и сильная ненависть очень часто существуют у одного и того же человека в единстве друг с другом. Психоанализ к этому добавляет, что нередко оба противопоставленных эмоциональных побуждения выбирают в качестве объекта одно и то же лицо.

Лишь после преодоления всех таких «роковых влечений» складывается то, что называют характером человека и что, как известно, весьма неудовлетворительно можно разделить на «доброе» или «злое». Человек редко является только добрым или злым, чаще всего «добрым» в одном отношении, «злым» – в другом или «добрым» при одних внешних обстоятельствах, явно «злым» – при других. Интересно наблюдение, что преобладание в детстве сильных «злых» побуждений часто становится прямо-таки условием для особенно отчетливого поворота взрослого к «добру». Крайне эгоистичные дети могут стать наиболее склонными к помощи и самопожертвованию гражданами; большинство сострадательных идеалистов, филантропов и защитников животных сформировалось из маленьких садистов и мучителей зверей.

Преобразование «злых» влечений – дело рук двух действующих в одном и том же направлении факторов – внутреннего и внешнего. Внутренний фактор состоит в овладении злыми – мы говорим, эгоистическими – влечениями с помощью эротики, потребности человека в любви, понимаемой в самом широком смысле. Благодаря примеси эротических компонентов эгоистические влечения преобразуются в социальные. Научаются оценивать возможность стать любимым как преимущество, ради которого можно отказаться от других выгод. Внешний фактор – это давление воспитания, которое представляет собой требования культурного окружения и в таком случае поддерживается с помощью прямого воздействия культурной среды. Культура была достигнута благодаря отказу от удовлетворения влечений, она требует от каждого вновь принятого члена осуществления подобного отказа. В процессе индивидуальной жизни происходит постоянное превращение внешних принуждений во внутренние. Влияние культуры направлено на то, чтобы с помощью эротических добавок все больше эгоистических устремлений превратилось в альтруистические, социальные. Можно наконец предположить, что все внутреннее принуждение, действующее в развитии человека, изначально, то есть в истории человечества, было сугубо внешним принуждением. Люди, родившиеся сегодня, обладают частицей склонности (предрасположенности)