ещё, если будешь так переходы переходить, – услышал он над собой недовольный голос.

Открыв глаза, Роман Валентинович увидел Понтия Пилата. Нет, это, конечно, был не Пилат, а начальник районного ГИБДД Пантелей Георгиевич Полетаев.

Боль в спине была такая, что ни охнуть, ни вздохнуть, ни слова молвить, но однозначно Роман Валентинович был жив.

– Плачет, – довольно произнесла какая–то женщина из зевак, уже успевших собраться подле. – Радуется, что смерти избегнул.

По лицу Романа Валентиновича действительно текли слёзы, но то были слёзы вовсе не радости, а как раз–таки великой скорби. И тут увидел он в толпе зевак Его тихую грустную улыбку, и сразу ему стало легче, и тоска покинула сердце вместе с остатками причинённой было ему смерти.

– На всё воля Господня, – сказал Роман Валентинович, благостно смиряясь.

Он даже подняться сумел почти без помощи доброхотов из числа зевак.

«Куличик–то, – вспомнилось ему. – Куличик–то помялся поди небось».

Но куличик оказался цел и невредим, и та самая женщина с довольной улыбкой вручила ему пакет–маечку с гостинцем. Роман Валентинович поблагодарил, кивнул начальнику районного ГИБДД и неуверенно двинулся к тротуару.

– Слышь, мужик, может тя подбросить? – предложил водитель, едва не ставший непреднамеренным убийцей.

– Спасибо, – улыбнулся ему Роман Валентинович. – Не беспокойтесь.

Он ступил на тротуар и потихоньку–потихоньку двинулся в сторону Малосельской, где обитал вместе с присными своими – супругой и дочерью.

Немного клинило ногу, да в спине ныла тупая боль от удара копьём, но в остальном сомнений не оставалось: отлежится сегодня Роман Валентинович, и завтра будет как новенький и с радостью будет встречать близких и дальних известием «Христос воскресе!» или отзываться «Воистину! Воистину воскресе».

«На всё воля Господня», – снова думал он, утешая себя в собственной бесполезности для человечества, что открылась ему так внезапно. И клялся перед собственной совестью завтра же, завтра же перемениться к лучшему, открыться для новой жизни, в которой будут у него достойная человека профессия и судьба. Только надо будет обязательно вернуть и кольца с деньгами, и золотые монеты сбербанка, и портсигар. И извиниться перед правообладателем.

– А–а–а! – донёсся чей–то крик со стороны ближайшего дома, перебивая его грустные мысли.

Повернувшись на этот скорбный вопль, Роман Валентинович увидел пока ещё коллегу своего, который, видимо, не удержался на скате крыши, с коей намеревался спуститься по водосточной трубе, оскользнулся, и теперь стремительно нёсся к земле, с нелепо растопыренными руками и удивлением во взгляде.

«Ничего, – подумал Роман Валентинович, – это ничего. Это – во искупление».

И пошёл домой, всё более обретая уверенность походки и представляя радость Олюшки, которая встретит его в прихожей, повиснет на шее, пристанет с поцелуями и будет пахнуть весной, юностью и заварной пасхой.

Догнать!

1

Старый паромщик вздрогнул от того, что кто–то довольно невежливо толкнул его в плечо.

– Эй! Проснись, паромщик! – сиплый голос прозвучал в ушах дрожью нетерпения.

– Я и не спал, – зачем–то принялся оправдываться старик. – Я всегда сижу здесь с закрытыми глазами, чтобы не видеть солнца. Оно слепит мои старые глаза.

– Плевать на твои зенки! – сердито оборвал сиплоголосый. – Ты проснулся? Или тебе нужно дать ещё одного хорошего тычка?

– Я проснулся. Не надо.

Старик захлопал глазами, разгоняя сонную одурь, разглядывая стоявшего перед ним человека. В небритом усталом лице нависавшего над паромщиком высокорослого и плечистого мужчины затаились подспудный гнев и суровая решимость.

– Перевозил ли ты сегодня кого–нибудь? – спросил этот человек строго.

– Каждый день я кого–нибудь перевожу, – отвечал старик. – Я паромщик.

– Перевозил ли ты беглеца?

– Если ты скажешь мне, чем беглец отличается от любого другого человека, я смогу точно ответить на твой вопрос.

– Не знаю, – ответил человек, подумав, и опустился на лавку рядом со стариком. – Я никогда не видел его и не могу описать. Но в лице его ты наверняка разглядел бы страх.

– Я не смотрю на лица, особенно тех, кто выше меня ростом – солнце слепит мои старые глаза.

– Так значит, ты видел его! – воскликнул человек. – Иначе откуда бы тебе знать, что он выше тебя ростом?

– Получается, что так, – пожал плечами старик.

– Скорей! Скорей готовь своё корыто и переправь меня на ту сторону! – велел человек, поднимаясь и расклинивая рукоять ворота.

Через минуту древний паром уже тащился поперёк течения. Старик, пыхтя, вращал ворот, а пассажир разулся и сидел на краю парома, свесив усталые ноги в воду, отрешённо поглядывая на волны.

– Третьи сутки, – бормотал он. – Третьи сутки я преследую его, без отдыха и сна. Крепок же этот человек, если я ещё до сих пор не догнал его!

– Что сделал он? – пропыхтел старик закономерный вопрос. – Зачем ты гонишься за ним?

Преследователь посмотрел на него исподлобья.

– Я должен, – отвечал он, отвернувшись. И через минуту добавил:

– Скажи, старик… Ведь ты видел его, скажи мне, как выглядит этот человек? Силён ли он? Мелькнула ли в его взгляде безнадежность или он смотрел как победитель? Дрожали ли его ноги от усталости и страха, или он был бодр и свеж? Что сказал он тебе? Дерзка ли была его речь, или голос прерывался и затухал?

– Всего этого я не знаю, – отвечал паромщик, на минуту переставая вращать ворот. – Потому что я никогда не видел беглеца, и он мне ничего не сказал, кроме «спасибо».

– Я должен убить тебя, – покачал головой преследователь. – За то, что ты помог ему скрыться. И я убью тебя после того, как мы причалим.

Знойный день уступал место раннему вечеру. Над рекой становилось прохладно. Старик тяжело дышал, обессиленно упав на скамью, когда они пристали к другому берегу.

– Стар я стал совсем, – вздохнул он.

– Да, – согласился преследователь, вонзая под сердце старику нож.

– Я говорил, что убью тебя на этом берегу, – сказал он, вытирая лезвие о старикову рубаху.

– Говорил, – подтвердил паромщик.

– Я всегда делаю то, что говорю.

– Завидное умение, – покивал старик.

– Именно поэтому беглецу не уйти от меня.

– Что ты сделаешь, когда догонишь его? Тоже убьёшь?

– Не знаю.

– Ну что ж, – вздохнул старый паромщик, собираясь отойти в мир иной, – быть по сему. Вот только некому теперь будет перевозить людей с берега на берег. Я ведь бобыль – нет у меня ни детей, ни внуков, чтобы принять из длани моей рукоять ворота, ещё тёплую моим теплом. Даже оплакать меня будет некому.

– Кто–нибудь найдётся, – успокоил преследователь. – Так что почивай с миром.

– Да.

– Я скажу в ближайшей деревне, что место паромщика освободилось.

– Вот и ладно, – вздохнул старик и умер.

2

Скопец подслеповато вглядывался в густой сумрак, желая разглядеть приближавшегося человека.

– Кто ты? – спросил