А у меня в библиотеке переоделись несколько солдат в женские костюмы для самодеятельности, выходят они в зал и… гомерический хохот. Но танцы состоялись. А наши дети обязательно участвовали в самодеятельности. На день рождения моей дочки приезжали немецкие девочки из Кверфурта, завалили ее цветами. Вообще отношения с местным населением были вполне нормальные, хорошие.

Активность людей была тогда очень высокая, в этом отношении партийные организации и политотделы в армии работали здорово. Кроме самодеятельности бывали культурные выезды в Дрезденскую картинную галерею, в Лейпциг, в Бухенвальд и к месту рождения и жизни Гете, ездили часто и семьи офицеров, и возили солдат. Проводились соревнования по футболу, другим видам спорта. Состоялись как-то соревнования по стрельбе в Группе войск в Германии. Нужно было выставить двух солдат и женщину от каждой части. Наша команда, в составе которой я была, заняла второе место.

Когда мы ехали со стрельб, был вечер и стемнело. Заехали попить в один гаштет. Там было много народа, немцы справляли праздник урожая. Среди них был один болгарин, он говорил немного по-русски. Нас восторженно встретили. И вот всех болгарин и переводил, они говорили, что они счастливы, их кооператив богат, хороший урожай получил, многие получили премии, в том числе и ценные подарки: машины, мотоциклы, велосипеды и другое. Сидят, нас угощают, говорят что-то доброе.

Я им верила, немцы умеют трудиться, у них внутренняя дисциплина, собранность. Все дороги усажены фруктовыми деревьями, но никто не снимает урожай, а покупают в магазине. Мы же часто не покупали, а пойдем и нарвем, недалеко был заброшенный сад.

В ближайшей деревне, в Гаттерштете, часто проводили ярмарки. На этих ярмарках были тиры и много хороших сувениров и я часто стреляла, и женщины просили меня пострелять, покупали мне пульки, и я им по их желанию отстреливала призы. Немец, удивленный, недовольный, говорил восхищенно:

— О, ой… фрау!!

Женщины ему в ответ:

— Терпи, она в войну много ваших побила…

Он же не понимает, и в ответ:

— О…Я… Я! — то есть «Да, да».

Довелось нам побывать и на международной ярмарке в Лейптциге. Это было что-то. Наш отдел детской одежды… Я никогда дома не видела такого, такие шикарные шубки, одежда, обувь, все качественное. Можем ведь делать. А в немецком выставочном зале смотреть было нечего, что в магазине можно купить, то и там было выставлено. Но немцы любили покупать некоторые наши продукты, конфеты, папиросы, обувь и говорили, что это хороший товар.

Относились они к нам очень дружелюбно, на 40-летие Советской власти они привезли машину подарков для наших солдат. Не забыли и офицеров с семьями. Мужу подарили спиннинг, мне сумочку. И пригласили на банкет. Мы пришли, нас приглашают за стол, а столы пусты. Уселись. Подают супчик: вода и цветная капуста, кусочек хлеба. Затем унесли тарелки, приносят спиртное. Потом второе и по кусочку хлеба. Потом вино, десерт, танцы и т. д. Но все равно очень приветливо и дружелюбно. И встречи так и назывались — «Дружба», «Фройндшафт».

А когда мы их пригласили, столы ломились и подано было практически все сразу. Даже в этом большая разница, мы расточительны, они экономны. Наверно, поэтому так и живем. Мы широко и щедро, они размеренно и экономно. Но за нашим столом они ели и пили не меньше наших. Могут.

Осенью 1964 года я с детьми собралась домой, а Миша решил демобилизоваться, остался оформляться.

Мы приехали домой, и радость, что дома. Хорошо там жили, в достатке, но… Я никогда бы не стала там жить вообще. Мы ведь разные, мы привыкли к одному, к своему, и это нам родное, а они — к своему. Этим и интересна жизнь, разнообразием. Ато сейчас тянуться стали к «цивилизации», к американскому, европейскому, «пустите Дуньку в Европу!», а умно ли это? Вряд ли. Каждый народ должен жить своим умом и своим трудом. Вот молодежь тянется всеми силами уехать за границу, это, наверно, мы виноваты, что не дали им ума и культуры любить Родину. И случилось это в 80-е годы. Мало мы, фронтовики, выступали, скромничали, хотя были востребованы, а наше место занимали другие…. Сын рассказал однажды, потрясенный, что курсант-первокурсник не только не знает о войне, но не помнит точно, когда его мама родилась: «Где-то в 60-х годах».

Часто ходили с детьми за грибами и ягодами, идем рано, часа в 4 утра, и, чтобы скрасить длинный путь, я детям рассказывала о фронте и вообще о жизни, они меня слушали раскрыв рот и просили продолжить рассказ. А сейчас школы забыли о нас, историю дети совсем не знают, учат ее по американской указке. По телевидению, по радио, в книгах, учебниках искажают правду о войне, труде, о Родине моей, великом Советском Союзе. Воспитывают не патриотизм и трудолюбие, а потребительство, продажность, стремление к удаче, надежду на мошенничество или удачное преступление. Самое страшное, что воспитывается чувство неполноценности, что мы такие никчемные, как там хорошо и как здесь плохо. Да, у нас трудно, климат суровый, история не баловала, но ведь есть чем гордиться вдвойне из-за этого. Мы же в таких условиях вывели Россию из нищеты, защитили себя и весь мир в войне, подняли человечество в космос, показали пример того, что можно общество делать лучше… А вранье про ГУЛАГ? Он сейчас больше, вся страна.

Много на эту тему можно говорить и нужно. Но я отвлеклась от темы.

Прибыли, ребятишки стали в школу ходить. Сын в одиннадцатый класс, как раз попал в струю политехнического обучения, получил профессию авиамеханика. Дочка пошла в девятый класс. Отец Миши пока жил с нами. Через два месяца приехал Миша, уже уволенным в запас. Я снова пошла работать в свою библиотеку. Дети учатся, я работаю, таскаю на себе продукты, кормлю, обстирываю, а мои мужики сидят целыми днями вот уже второй месяц в креслах, благо их два, и запоем читают то книги, то газеты. Я не выдержала, выхватила как-то книгу из рук Михаила и сказала, что его пенсии только на него хватит, а ты все взвалил на меня, а детям еще много надо дать. Он понял все сразу. Мы какжили в воинской части, так и остались в ней. Он сначала устроился в ней помпохозом, но ему что-то не понравилось в этой работе, и он ушел в аэропорт работать сначала комендантом аэропорта, а потом диспетчером по центровке, по-простому — следить за правильной загрузкой самолетов. Потом его там избрали секретарем парторганизации.

Сергей наш школу закончил хорошо, учился еще в аэроклубе, и в военкомате ему предложили поступить в Челябинское высшее авиационное Краснознаменное училище штурманов. Поехал. Сдал экзамены без подготовки, прошел почти всю комиссию и приехал домой, сэкономив неделю. Побыл неделю и уехал.

При прохождении кардиограммы у него что-то нашли, и когда я прилетела его проведать, он лежал на обследовании, привезла кое-что вкусненькое, он мне тут и заявил:

— Мама, а я хочу домой, я не уверен, что это мое, и нам сказали, что до присяги мы можем изменить свое решение. Ты всегда хотела, чтобы я стал хирургом. Я и туда поступлю.

— Нет, мой сын, будь мужчиной, если ты решил, должен добиваться цели. Не проявляй слабости. Не хочу, чтобы сын был слюнтяем. Разве мне, девчонке, было легко в пехоте? Только армия может воспитать в мальчике настоящего мужчину, защитника.