Большинство членов суда не чувствовали глубокой уверенности в вине Петтерссона. Шестеро проголосовали за обвинительный вердикт, двое – против, однако обращало на себя внимание то, что «за» голосовали только гражданские заседатели. В Швеции их назначают по политическим соображениям, они не были юристами-профессионалами. Два же опытных городских судьи проголосовали «против».

Получалось, что человека, обвиненного в убийстве государственного деятеля, осудили лица, политически ангажированные. Как если бы по делу об убитом плотнике в жюри попали только плотники. Очевидно, что заседатели были заинтересованы в том, чтобы найти и приговорить виновного. А те, кто имел большой опыт в юридической работе с доказательствами вины, как раз голосовали в пользу подсудимого.

Следующий важный момент заключался в том, что единственным настоящим доказательством было опознание Лисбет Пальме. Остальные показания исходили от людей, не присутствовавших при покушении или не видевших Петтерссона на месте преступления. Кроме слов Лисбет, Петтерссона с убийством связывали только косвенные улики.

В зале суда Лисбет не колеблясь опознала Петтерссона. Однако прежде она не без сомнений выбрала его из всех, кого ей показали. С вечера убийства прошло два года и девять месяцев. Много разных сведений и лиц, мелькавших в газетах, помимо бремени собственных мыслей, вызванных потерей мужа, могли за это время оказать воздействие на четкость ее воспоминаний.

На первом опознании делались записи, из них можно было понять, как именно Лисбет Пальме выбрала Кристера: «Это номер восемь. Он подходит под мое описание», – вот что она сказала. Не слишком решительная формулировка, особенно если учесть, что ее заранее предупредили, что подозреваемый страдает зависимостью от токсичных веществ. Она заметила: «Видно же, кто из них алкоголик».

Ценность опознания как доказательства уменьшалась еще и тем, что Лисбет выставила странные и противоречивые требования. Ход опознания должны были снимать видеокамерой, но Лисбет отказалась появиться перед объективом. Адвокат подозреваемого в процедуре не участвовал. А ее описание появилось только спустя шесть недель, в резюмированном виде.

Что ни говори, а шведская полиция, по мнению Стига, могла бы лучше позаботиться о качестве единственного фактического доказательства, предложенного суду.

Кроме Лисбет Пальме, особенный интерес вызывал еще один свидетель, поскольку жил он неподалеку от Петтерссона в Соллентуне, на севере Стокгольма, и знал, что за человек Петтерссон. Архивариус Ларс Йепссон вышел из распивочной «Три ящика» (Tre Backar) и неспешно шел в направлении Кунгсгатан, когда в квартале от себя услышал выстрелы на Свеавеген. Он спрятался за грузовиками строителей на Туннельсгатан и увидел убийцу, который пробежал мимо, а затем поднялся по лестнице. И этот человек не был похож на Кристера Петтерссона.

* * *

Едва начала заживать «открытая рана» Швеции – убийство Улофа Пальме, и все хотели, чтобы она была перевязана как можно скорее. Необходимая часть юридического процесса, слушания по апелляции Кристера Петтерссона, начались всего через два месяца после того, как он был осужден.

Но на этот раз все получилось иначе, чем перед судом. Желание Лисбет Пальме давать показания без видеозаписи, без огласки, в отсутствие адвоката подозреваемого вызвало раздражение. Симпатия к ней понемногу вытеснялась неприятием ее замашек вдовствующей королевы, как стали ее называть.

Обстановка в апелляционном суде тоже не походила на обстановку в городском. Здесь в большинстве были квалифицированные юристы, а не заседатели из политических кругов. Защита не теряла времени даром, приглашенные ей эксперты подвергли сомнению показания главного свидетеля, Лисбет Пальме. Судебный психолог Астрид Хольгерсон, которую поддержала всемирно известная как судебный психолог Элизабет Лофтус, заявила, что даже надежные свидетели часто ошибаются, как бы глубоко они ни были убеждены в своей правоте. На самом деле избыток убежденности лишь демонстрирует, что велик риск ошибки. Также было установлено, что мадам Пальме описала убийцу только спустя немало времени с момента покушения и что ее описания его одежды не совпадали с описаниями, полученными от других свидетелей. 12 октября 1989 года Кристер Петтерссон был освобожден из-под стражи, что явно предвещало оправдательный вердикт. И 2 ноября последний не замедлил появиться. Кристер Петтерссон был признан невиновным в убийстве Улофа Пальме.

Когда он шел к себе домой в Соллентуне, нагруженный бутылками спиртного, его поджидали репортеры. Любимый коктейль Петтерссона, состоявший из «Бейлиса», водки Explorer и льда, быстро стал популярным в модных барах и ресторанах Стокгольма. Его назвали «Убийца».

* * *

Следователи по делу Пальме пережили потрясение. Трудно было примириться с мыслью, что придется опять начинать сначала. Через несколько недель после оправдательного вердикта все участники расследования получили приглашения на конференцию в горах, где они могли привести себя в чувство и подготовиться к новому этапу следствия.

Наступило выгорание. Несмотря на оправдание Петтерссона, им приходилось отвечать на вопрос, в самом ли деле они считают Петтерссона виновным. Двадцать семь человек из тридцати трех ответили утвердительно. Ожидалось, что после вынесения оправдательного вердикта Ханс Ёльвебро попросит о переводе или даже об отставке, но он и не думал сдаваться. Он твердо рассчитывал, что еще можно добиться вторичного признания Петтерссона виновным. Слишком близко Ёльвебро подошел к заветной цели: дать Швеции убийцу Пальме.

Стокгольм, 1990 год

После того как Петтерссона оправдали, расчистилась дорога для иных направлений расследования. Возможно, Стиг и взялся бы за разработку своей прежней версии, но годы изысканий и постоянные неудачи полиции и прокуратуры его измотали. Нераскрытое убийство, как и раньше, оказывало на Стига магнетический эффект, но он уже не мог заниматься этим делом с былым пылом.

А потом, многие все еще верили в виновность Кристера Петтерссона. Иначе как системе борьбы с правонарушениями, так и общественности понадобился бы более убедительный подозреваемый, такой, которого полиция могла бы связать как с местом преступления, так и с орудием.

Одно обстоятельство приводило Стига в недоумение. Никто не мог объяснить, почему убийца не избавился от револьвера как можно скорее, бросив его во время бегства. Профессионал не стал бы рисковать тем, что его возьмут с орудием убийства в руках. Но, выстрелив в Улофа Пальме, преступник унес с собой пистолет «магнум», «здоровый, как молочный поросенок». Он не мог знать заранее, что шведская полиция не оцепит центр города и даже запоздает на несколько часов с тем, чтобы поднять общенациональную тревогу.

Зачем убийце понадобилось уносить оружие с собой, если он мог утопить его в Балтийском море? Возможно, разгадка в том, что он рассматривал пистолет как памятный трофей. Это было оружие, изменившее историю Швеции, и оно представляло ценность для того, кто убил премьера по политическим причинам. И гораздо меньшую – для наемного киллера. А значит, возрастала вероятность, что в убийстве все-таки были замешаны правые радикалы.